Джон Толкин - Дружество Кольца

По первости дорога заладилась — поехали даже быстрее, чем по тропе, однако, выбравшись на очередную поляну, определили по солнцу, что опять, невесть почему, отклонились к востоку. Ну а дальше дело пошло совсем худо. Издали посмотришь — лесок вроде реденький, а подъедешь ближе — ветви сплетены, корни над землей выступили. Попробуй-ка продерись! А тут еще и рытвины да канавы пошли, все заросшие колючками. И все, как назло, поперек дороги. Объехать такой овраг — не объедешь: приходилось спускаться да подниматься. И еще одна странность: всякий раз, когда путники пытались двигаться направо и в гору, лес становился совершенно непроходимым, а отвернешь хоть чуток налево и под уклон, так начинал пропускать.

Спустя час или два хоббиты утратили всякое представление о том, куда, собственно, едут: одно было ясно — давно уже не на север. Как ни крути, а выходило, что они, повинуясь чьей-то непреклонной воле, углублялись в самое сердце леса.

После полудня спустились, а вернее сказать, чуть не скатились на дно самого глубокого оврага с такими крутыми, обрывистыми берегами, что выбраться из него, не бросив пони и поклажу, нечего было и думать. Оставалось следовать по ложбине, куда она вела — а вела та под уклон. Земля стала влажной, потом болотистой. Крохотные роднички и потоки сливались в ручей, быстро набиравший силу. Теперь хоббиты следовали его течению. Местность быстро понижалась, но они по-прежнему находились на дне балки, затененной сверху древесными кронами.

И тут неожиданно впереди образовался просвет. Только выбравшись на поляну, хоббиты уразумели, что вышли из огромной лощины, прорезавшей высокий и почти отвесный берег реки. За широкой полосой тростника и осоки виднелся противоположный берег, почти такой же крутой. А между этими берегами, в золотистом свете предвечернего солнца, струилась темная полоса буроватой воды, окаймленная древними корявыми ивами и усеянная тысячами опавших листьев. Другие листья во множестве порхали на легком теплом ветру, шелестевшем в камышах и раскачивавшем ветви деревьев.

— Ну! — радостно воскликнул Мерри. — Теперь-то я знаю, куда нас занесло. Совсем не туда, куда мы метили. Это же Ветлинка! Погодите-ка здесь, я гляну, что тут да как.

Он скрылся в прибрежных камышах, но вернулся быстро и выглядел более-менее довольным.

— Там, между обрывом и руслом, тянется полоска земли, не очень болотистой. Даже вроде как тропка есть, не ахти, конечно, какая, но пройти пройдем. Пойдем по течению, со временем пересечем лес и выберемся к ее восточной опушке.

— Выберешься, как же… — недоверчиво проворчал Пиппин. — С чего ты взял, что эта тропа через весь лес тянется? Кто ее вообще протоптал, зачем? Уж наверное не об нас радеючи. Вот заведет в трясину, что тогда? Подозрителен мне этот лес. Теперь я готов поверить всему, что про него слышал. А опушка восточная — далеко она?

— Понятия не имею, — отозвался Мерри. — Откуда мне знать, где мы вышли к Ветлинке — в нижнем течении или в середине… А уж кто тут мог тропу протоптать, мне и подавно неведомо. Только тропа — вот она, а другого пути у нас все равно нет.

Дело обстояло именно так, и хоббитам волей-неволей пришлось двинуться узкой тропкой, пролегавшей в густых, высоких прибрежных камышах. Следовать ею оказалось легко: она вилась себе и вилась, тщательно огибая топкие места, лужицы и болотца. Порой ее пересекали питавшие Ветлинку ручьи, но всякий раз оказывалось, что именно в этом месте через поток перекинут упавший древесный ствол, так что хоббиты даже ног не замочили.

Зато через некоторое время совсем упарились. Стоявшее еще достаточно высоко солнце припекало, к тому же над путниками вились целые тучи надоедливой мошкары. Затем тропа затенилась серыми раскидистыми ветвями, и припекать стало меньше, но зато начало казаться, что и влажная земля, и спертый воздух источают сонливость. Хоббиты немилосердно клевали носом, каждый шаг давался все с большим трудом.

Голова Фродо то и дело бессильно свешивалась на грудь, а у Пиппина, что плелся перед ним, и вовсе подогнулись колени: хоббит упал на землю.

— Со сном сладу нет, — зевая, пробормотал Мерри. — Эдак мы все равно далеко не уйдем. Надо отдохнуть. Вон там, под деревьями: может, хоть мошкары меньше будет.

— Пошли дальше, — пересиливая себя, сказал Фродо. — Какой тут отдых, надо из леса выбираться.

Но остальные, похоже, его не слышали. Сэм покачивался, беспрерывно зевал и силился проморгаться. Да и на самого Фродо сонливость наваливалась все с большей силой. Голова поплыла. Сгустилась какая-то странная тишина: писк назойливой мошкары смолк, и теперь воздух полнился едва уловимым… то ли шелестом, то ли шепотом, доносившимся, казалось, сверху, из ветвей над головой.

Фродо с трудом поднял глаза и увидел нависшее над ним седое дерево. Огромное, невероятно древнее — раскидистые ветви походили на загребущие руки со множеством длинных, суковатых пальцев, толстый ствол, узловатый и искривленный, был испещрен множеством трещин и поскрипывал в такт медленному покачиванию ветвей. Игра света и тени усыпила хоббита окончательно — глаза закрылись сами собой, и он, уступая неодолимому зову, растянулся на траве.

Мерри и Пиппин протащились еще несколько шагов и тоже улеглись, привалившись спинами к стволу. Стоило закрыть глаза, и диковинный, убаюкивающий шепот стал… не громче, но как бы слышнее, складываясь в тихую колыбельную. Порой хоббитам казалось, что они различают слова, вкрадчивые слова — что-то насчет отдыха, воды, прохлады… Они не могли не поддаться этим чарам.

Фродо, однако же, продолжал бороться. Он с трудом присел, а потом даже и встал — этому помогло появившееся вдруг острое желание добраться до воды.

— Подожди меня, — пробормотал он заплетающимся языком, обращаясь к Сэму. — Я сейчас, вот только ноги ополосну.

Покачиваясь, хоббит побрел к берегу, туда, где над землей выступали корявые, похожие на изогнувшихся и припавших к воде драконьих детенышей корни старого дерева. Фродо вскарабкался на один из них, опустил разгоряченные ноги в прохладную буроватую воду, привалился спиной к стволу… и тут сон сморил его окончательно.

Сэм уселся, почесал голову и зевнул во весь рот. Хоббиту было не по себе: он не мог отделаться от мысли, что за этой неожиданной сонливостью кроется нечто большее, нежели усталость после утомительного дневного перехода.

— Не нравится мне это, — бормотал он, — с чего вдруг всех так разморило? И дерево какое-то подозрительное: вроде как поет, убаюкивает — спите, дескать, спите… Вот уж дудки!

С усилием поднявшись на ноги, он отправился взглянуть, что с пони. Две лошадки успели отойти довольно далеко по тропе; хоббит поймал их и только подвел к оставшимся, когда услышал два заставивших его насторожиться звука: что-то плюхнулось в воду и что-то одновременно щелкнуло, как если бы захлопнулась дверь.