Богатырь и Звезда Сварога (СИ) - Дубоносов Александр

— Кусок говна! — закончил явно довольный собой Могута.

— Очень любезно с вашей стороны! Преклоняюсь перед вашей щедростью, — низко поклонившись, ответил Гришка, принимая мешочек с монетами от Могуты. — Пересчитывать не надо?

— Тебе самому пересчитать ничего не нужно? — хитро улыбнулся Могута в ответ.

— Были рады знакомству, Яромир, и надеемся на дальнейшее выгодное и весьма продуктивное сотрудничество. — Всемил пожал руку Яромиру и расплылся в подозрительной ухмылке.

— И я уверен, что очень и очень скорое… — подошёл Могута и протянул руку следом.

Яромир передал поводья Могуте, и они попрощались с купцами.

Гришка отвел Яромира в сторону и повязал деньги на пояс.

Неожиданно за спиной загудел боевой рог. Народ на площади стал толкаться и расходиться, освобождая дорогу для стремительно приближающегося конного отряда.

Во главе дружины, на крупном вороном скакуне с золотой гривой, скакал статный витязь с густой черной бородой, в которой заметно проблескивала седина, и такими же тучными бровями. Солнце так ярко отражалось от его шишака, что Яромиру приходилось прикрывать глаза рукой, чтобы хоть что-то разглядеть.

На нагруднике каждого из воинов была вытеснена Звезда Сварога.

— Так это и есть князь? — спросил Яромир, тыча Гришку в бок.

— Ха! Куда ему до князя!? Не-е, брат, это — Реувит, воевода. От тут всё войско в кулаке держит и лично княжеской дружиной занимается. Нет ему в битве равных и сам княже его братом себе равным нарек, за дела великие, а это, знаешь-ли, дорогого стоит… Именно Руевит с дружиной волколаков до самого Троицкого посада поизвёл и не одного молодца при этом не потерял. Во как!

— А почему у него Звезда Сварога?

— Таки это… Только до Ярослава никто не мог звезду носить, а как князя великого не стало, то сделал Игорь его своим знаменем, чтоб вороги страшились, и дружина мужалась. О как! Хотя витязям все эти знамена — до одного места! Лишь бы жалованье платили побольше, да муштровать заставляли поменьше. Кто больше даёт, тех стяг и натягивают. Хотя, своими глазами видел, как они в ночь перед боем руны гвоздями на оружии выковыривают, да Перуну молятся.

В этот момент Яромир почувствовал, как кто-то потянул его за меч. Он, было, дернулся, но остановить воришку ему не удалось. Босой худощавый мальчишка, весь в лохмотьях, ростом чуть больше аршина, ловко отцепил ножны, проскользнул между зеваками и затерялся в толпе.

Яромир бросился за ним, но быстро потерял его из виду. Только встал, как тут же, с другой стороны, потянули за пояс. Этот же оборванец срезал мешочек с деньгами и тут же растворился среди людей.

Гришка, заметив карманника, крикнул:

— Держи ворюгу!

Но в таком столпотворении это сделать было невозможно.

Он отомстил!

— Вот же зараза! Чтоб его черти драли! — кричал Гришка, грозя кулаком в воздухе, после чего гневно прикрикнул на Яромира. — А я тебя предупреждал, что тут глаз да глаз за своим добром нужен! Теперь вдвоём на детинец нам никак не попасть! Ох-х, одна беда с тобой… Но, да ладно, что-нибудь придумаю. Пошли, горе-воин, попробуем со стражей договориться.

Склонив голову и не произнеся ни слова, Яромир побрел за Гришкой в сторону княжеских палат.

Посад от детинца отделял подъемный мост, а вдоль острога из заостренного тына протекала речка Славенка, служа природной преградой.

Яромира и Гришку детинец встретил массивными дубовыми вратами, висящими на толстенных железных петлях.

— Калитка, так калитка, да, брат? Быль гласит, что сам Славомир собственноручно эти петли ковал и ни одна сила темная по своей воле на двор не пройдёт, но сейчас не об этом… Тут посерьезней беда. — Гришка кивнул в сторону стоящих перед воротами острожих, вооруженных копьями и щитами. — Обожди тут, попробую договориться.

Гонец что-то долго объяснял и махал руками, то и дело, показывая на Яромира, но стражники оказались непреклонны. Потерпев неудачу, Гришка махнул на них рукой, при этом одарив демонстративным плевком, и вернулся к Яромиру.

— Лбы упертые! Таки погляди, как за жопы трясутся… Видите-ли сам князь запретил посторонним на детинце появляться, без его личного на то соизволения.

Яромир схватил Гришку за рубаху:

— Ты слово дал, гонец! Я и так тебя послушал и без коня, без меча, и без гроша в кармане остался, а коли кинешь меня тут… ой, не завидую тебе!

— Таки, вообще-то, ты сам ворон в толпе ловил, а я тебя предостерегал! В том, что ты ротозей моей вины нету, а к князю я тебя всё ровно доставлю. Меня-то они, никуда не денутся, а по грамоте пропустят. Там и для тебя обязательно лазейку найду. — Гришка пошарил по карманам и достал несколько медяков. — Вот, возвращайся в «Пришпоренного петуха», ну в ту харчевню, что на окольном проходили. Тут немного, но должно хватить на добрый кусок курятины и кружку браги. Она, таки, не очень, но лучше, чем ничего… Только я сильно тебя прошу, ни во что не вляпайся до моего прихода. Договорились?

На этот раз Яромир спрятал монеты за пазуху, от греха подальше.

— Идет. А если не явишься?

— Обижаешь, брат… Я слово всегда держу! Ну, все, давай, не будем терять времени, — Гришка хлопнул Яромира по плечу, протянул грамоту острожим и быстрым шагом скрылся за воротами.

Яромир недолго любовался величественными оборонительными сооружениями Слав-города, после чего развернулся и потопал в сторону «Пришпоренного петуха».

Дело шло к вечеру и народа на торгах уже практически не осталось, хотя шуму меньше не стало. Купцы сворачивали лавочки и грузили товары по телегам, а вокруг них крутились последние покупатели, желающие сторговаться по более низкой цене.

Яромир обратил внимание на место, где еще недавно стояла лавка Могуты и Всемила, но купцов уже и след простыл.

Быстро смеркалось, и на улице уже начали зажигать придорожные масляные фонари, слабо освещающие городские улицы.

Когда Яромир добрался до харчевни, то понял, что вся жизнь Слав-города переместилась сюда. Вокруг «Пришпоренного петуха» столпилась куча народу, все гудело и шумело, а изнутри доносились крики и звуки музыки.

От этого места Яромира зазудело в груди. Плохое предчувствие настораживало, но раз Гришка сказал ждать его именно тут, то придется ждать. Причем уж больно сильно захотелось есть…

Тут и там творилось черти что.

У стены харчевни, прямо за углом, изрядно пьяный мужик извергал на землю излишне выпитую им брагу.

Возле входа несколько скотников и полевых в грязных рубахах на кулаках выясняли, кому из них и в какой очередности доведется покувыркаться с какой-то там Алёнкой.

За самим «Пришпоренным петухом» пятеро молодцев в кожаных нагрудниках пинали, явно чем-то провинившегося перед ними, бедолагу. Яромир, было, хотел заступиться, все-таки нечестно это — пятеро на одного, но он пообещал не привлекать к себе излишнего внимания, и, отвернув взгляд в сторону, направился ко входу.

Над дверью харчевни противно скрипела на ветру вывеска в форме большого железного петуха с позолоченными гребнем и шпорами.

Яромир с трудом протиснулся внутрь, потревожив двух громко спорящих бугаев с поломанными носами, выглядящими как дряблая картошка. Среди туго забитого людьми зала он разглядел место за обшарпанным столом, куда и поспешил сесть.

Теперь он мог нормально оглядеться. В ярко освещенном помещении собрались представители всевозможных призваний и профессий.

Не самые приятные лица разбились по кучкам и кружками заливали в себя пиво и брагу, а вокруг них вились такие же неприятные, потрепанные жизнью гульни и плёхи.

В самом дальнем углу громко шумела самая большая из всех компаний, столпившаяся вокруг чего-то, чего Яромир с этого места разглядеть не мог.

— А не лановато ли по таким местам ходить, юнофа? — к Яромиру подошёл лысый, пузатый хозяин харчевни, расплывшийся в улыбке, которой не доставало нескольких передних зубов. — Я тебя ланьфе тута не видал!

— Больше и не увидишь… Но раз уж я тут, и ты тут, то можно что-нибудь пожевать, да горло смочить? Больно утомился. — Яромир достал из-за пазухи данные Гришкой медяки и положил их на стол.