Бронислава Вонсович - Плата за одиночество

— Штефани? — удивленно посмотрел он на меня. — О, простите, я сам не понял, как я здесь оказался. Я пойду, не буду вас беспокоить.

Он был такой беспомощный, что жалость затопила меня целиком.

— Да куда вы пойдете? — невольно сказала я. — Давайте я вас хоть чаем напою. Вы же наверняка и не спали, и не ели со вчерашнего дня.

— Не ел? — переспросил он. — Да, но мне совсем не хочется, правда.

Я взяла его за руку и насильно втащила в квартиру. У меня была каша, которую я сварила утром и даже уже посолила. Есть ее мне не хотелось, а сейчас появлялся отличный повод скормить безутешному… вдовцу? Любовнику? Я запуталась в определениях и решила считать его все же мужем покойной Сабины, как она его при мне называла. Наверное, рано или поздно они бы все равно поженились, если бы не такая страшная история.

— Нужно обязательно поесть, — убедительно, насколько это у меня получалось, сказала я. — Сабину уже не вернешь, а вам себя в гроб загонять необязательно.

— Зачем мне теперь жить? — вяло запротестовал он. — Это я виноват в ее смерти. Нужно было настоять, чтобы она дома сидела, ничего бы не случилось. Я ведь как чувствовал, что она во что-то нехорошее влипла. Пытался расспрашивать, но она… Сабина такая нервная была последние дни.

Его лицо некрасиво исказилось, но слезы он удержал. Я успокаивающе похлопала его по плечу, но он этого даже не заметил, целиком погрузившись в свои мрачные думы.

— Петер, вы сейчас поедите, а я чай заварю, и вам сразу станет легче, — четко разделяя каждое слово, сказала я.

Взгляд его стал более осмысленным, задержался на мне, пробежался по вещам вокруг. Похоже, до Петера начало доходить, что он находится у меня в квартире. Он смутился и сделал шаг назад к двери. Но я ее уже закрыла и даже ключ провернула. Нет уж, пока не поест — не уйдет.

— Петер, пойдемте на кухню, — твердо сказала я. — Вы кашу в тарелке разогреть сможете? Или мне ее на плите греть?

Главное, задавать побольше четких вопросов, чтобы отвлечь от грустных мыслей, чтобы у него опять появились зацепки в этой жизни. Это же не дело — уморить себя до такой степени, что утратить связь с реальностью…

— Смогу. Маг я или не маг? — грустно сказал он.

Я поощрительно улыбнулась его шутке, но он продолжил ничуть не более радостно:

— Наверное, плохой маг, если не смог защитить любимую женщину.

— Петер, в случившемся вашей вины нет, — твердо сказала я и поставила перед ним тарелку с кашей. — Это был выбор Сабины и только ее. Запомните это.

— Я мог ее не пустить, — запротестовал он.

— Как? На цепь посадить? Это было бы еще хуже.

— Да хоть и на цепь. Тогда жива осталась бы.

— И зачем такая жизнь?

Он задумался и начал вяло ковырять кашу, почти как я утром. Странно, я точно помню, что ее солила, и даже тщательно перемешала после этого.

— Невкусно, наверное? — невольно спросила я. — Но у меня больше ничего нет.

— Я просто есть не хочу, — пояснил он и улыбнулся совсем невесело. — Меня сегодня допрашивали, но почему-то про Марту, не про Сабину. Оказывается, она не уехала, а пропала.

— Здесь нашли ее платье в шкафу, — пояснила я.

— Платье Марты? В этой квартире? — Петер выглядел пораженным. — Этого не может быть! Вы уверены, Штефани?

— Сыскари были уверены, когда его изымали, — мрачно ответила я. — Сказали, слишком приметное. Эльфийский шелк не так часто встречается.

— Богиня… — прошептал он. — Во что же влезла Сабина?

— Они дружили с Мартой?

— Нет, — ответил Петер. — Знаете, Штефани, вы сейчас спросили, и я понял, что Сабина ни с кем из девушек не дружила. А Марта… Мне стыдно об этом говорить…

Тут я насторожилась, мне показалось, что сейчас он будет рассказывать о своем романе с пропавшей иноритой. Оказывается, не только Эдди падок на продавщиц магазина иноры Эберхардт. Не зря монахини нам постоянно говорили, что мужчинам верить нельзя, если уж даже такой, как Петер, оказался совсем не верным мужем.

— Сабина ужасно ревновала меня к ней, — продолжил Петер, — хотя я видел-то Марту всего пару раз, в присутствии жены. Так что нет, подругами они не были и быть не могли.

Я устыдилась своих невысказанных подозрений и отвернулась, чтобы заварить наконец чай. А то делаю вид, что забочусь о человеке, а в конечном итоге лишь подозреваю его. Хотя уже решила, что подозреваю Эдди.

— А инора Хофмайстера вы хорошо знаете? — спросила я на всякий случай.

— Да не очень, встречались пару раз в магазине иноры Эберхардт. Мне он не нравится — слишком наглый.

Да, с этим трудно не согласиться. Наглости у Эдди столько, что на двух бы хватило, и еще осталось…

— А когда пропала Марта, он был в Гаэрре? — продолжила я свои расспросы.

— Нет, его в Гаэрре не было, — медленно ответил Петер. — Штефани, не лезьте вы в это дело. Чем меньше вы будете совать свой хорошенький носик куда не следует, тем больше вероятности, что он останется при вашей головке, а голова на плечах! — Он почти орал в конце этой речи и надо мной нависал, как кусок гранитной скалы. — Я понятно говорю? Или вас пример Сабины ничему не научил?

— П-понятно, — испуганно сказала я.

В крошечной кухне, отодвинуться от внезапно взбесившегося инора было некуда, хотя и очень хотелось. Выглядел Петер страшно, он даже кулаки сжал и угрожающе тряс ими перед моим лицом. Я зажмурилась, чтобы ничего этого не видеть.

— Извините, Штефани, я вас напугал, — покаянно сказал он. — Но если бы вам показали, в каком виде ее нашли, вы бы меня поняли.

Я открыла глаза. Он уже сидел за столом, обхватив голову руками и покачивался от переизбытка эмоций.

— Не надо об этом вспоминать, Петер.

— Возможно, когда пройдет время, я смогу не думать об этом постоянно, — глухо пробормотал он. — Но пока у меня перед глазами так и стоит эта картина. Ее тело в морге на столе. Все в крови, но такое безжизненное. Если бы я…

Он закрыл лицо руками и зарыдал. Смотреть, как плачет взрослый мужчина, было совершенно невозможно, и я бросилась его утешать.

— Петер, ну что вы в самом деле, — неловко бормотала я, поглаживая его по плечу. — Успокойтесь.

Но он и не думал успокаиваться, он уткнулся мне в плечо и зарыдал еще горше. Я растерялась. До этого дня я ни разу не видела людей в подобном состоянии. В приюте достаточно было просто упомянуть сестру Терезу, как слезы высыхали, а истерика заканчивалась, не начавшись. Слишком жестко наказывали за такое проявление чувств. Но на Петера упоминание монахини вряд ли произведет нужное впечатление. Поэтому я просто его поглаживала и говорила слова, которые должны успокаивать. Он прижался ко мне и обнял, ища утешения, а потом запрокинул лицо вверх и стал в меня всматриваться, будто ища что-то важное. Он выглядел таким несчастным, таким потерянным, что хотелось его утешить хоть чем-то. Может быть, поцеловать? Я вспомнила, как в приюте девочки перешептывались о волшебных свойствах поцелуев. И мне вдруг незамедлительно захотелось это проверить. Казалось, и Петер потянулся ко мне, когда в дверь неожиданно постучали.