Элизабет Мэй - Охотницы

Я держу пистолет перед собой и, падая, целюсь в голову sluagh.

«Теперь спокойно».

Я спускаю курок.

Sluagh взрывается в облаке электричества и тумана. Холодная, густая дымка окутывает меня. Я пролетаю ее насквозь, и лед покрывает мою кожу и волосы.

Я тяну шнур, прикрепленный к рюкзаку на моей спине. Шелковый материал раскрывается и дергает меня в небо. Я закрываю глаза, заталкиваю пистолет в кобуру и скольжу над водой. Море плещется внизу, ритмичное, успокаивающее. Мягкий ветер гладит мои щеки, пока я спускаюсь.

Я наслаждаюсь последним спокойным мгновением, ощущая, как сила фейри омывает меня, щекочет под кожей тихим электрическим током, который находит путь сквозь мое тело. Я позволяю себе расслабиться в комфортных объятиях парашюта и слушать волны, шипение ветра, шорох дождя.

Пока мне не остается ничего, кроме как рухнуть в воду. Я хватаюсь за лямки парашюта и подтягиваюсь, опускаясь так низко к поверхности, как только осмеливаюсь, а затем отстегиваю его.

Я пролетаю несколько футов, и вода ощущается твердой, как камень, и такой холодной, что я едва не глотаю ее от неожиданности. А затем меня тянет вниз, вниз и вниз вечно изменчивым течением Форта.

Я борюсь и выныриваю на поверхность глотнуть воздуха, открыть глаза и посмотреть на низкие, тяжелые тучи, на продолжающийся дождь. Я едва могу пошевелиться, но заставляю ноги двигаться, чтобы любым способом удержаться на плаву. Я борюсь с течением. Мои ноги болят и немеют. Я глотаю соленую воду, которая вызывает тошноту, и меня вновь затягивает глубина.

Я выбиваюсь наверх и отчаянно оглядываюсь в поисках берега. Неподалеку от меня каменистый пляж.

Доплыть туда — просто пытка. Тяжелое, пропитанное водой платье тянет меня под воду и путается вокруг ног. Это помеха, испытание моей силы. И я выдерживаю его, выплывая при помощи начинающегося прилива, а затем выползаю на животе по острым камням пляжа и наконец оказываюсь на суше.

Я выкашливаю воду из легких и перекатываюсь на спину. Дождь падает мне на лицо, стекает по щекам. Я прижимаю ладонь к груди и чувствую, как ровно колотится сердце.

«Жива. Все еще жива».

Я наблюдаю, как тучи скользят надо мной, и от их скорости кружится голова. Не знаю, сколько я там лежу. Время перестает существовать. Меня интересует только орган, размеренно бьющийся под моими пальцами.

— Айлиэн!

Я медленно поворачиваю голову. Зрение затуманено, но я узнаю Гэвина, который бежит ко мне. Орнитоптер стоит на пляже за его спиной. Я даже не слышала, как он приземлился.

— Айлиэн, слава Богу! — Он падает рядом со мной на колени. — Ты ранена?

— Нет, — хриплю я, слизывая с губ соль. — Но пару минут полежу. — Слова получаются смазанными. — Видишь? Меня сложно убить.

Гэвин тихо ругается, стаскивает камзол и укрывает меня.

— Если смерть когда-нибудь придет за тобой, то только по твоей же собственной глупости.

— Вода холодная, — говорю я.

— Это потому, что ты в ней лежишь.

Он пытается на меня не кричать. Сочувственный, джентльменский подход к женщине, которую он, без сомнения, считает сумасшедшей.

Я лениво улыбаюсь и смотрю, как его светлые кудри прилипли к воротнику грязной рубашки. Воспоминание мелькает само собой: о том дне, когда он уехал в Оксфорд. Глупая клятва, которую я себе принесла: когда Гэвин вернется, он никогда уже не будет воспринимать меня как вторую сестру.

Мысль об этом заставляет меня рассмеяться.

— Знаешь, я писала тебе, пока тебя не было.

Господи, зачем я это говорю? Мой разум мутится, я не могу сосредоточиться. Наверное, из-за холода.

Гэвин потрясенно смотрит на меня.

— Прошу прощения?

— Письма. Пять писем.

— Я никогда не получал этих писем.

Я снова смеюсь, и смех получается пьяный, а потом ерзаю на острых камнях. Волна накатывает и снова полностью накрывает мои ноги, но я все еще не собираюсь шевелиться. Кажется, я потеряю сознание, если двинусь с места.

— Я их не отправляла.

— И что в них было?

— Дорогой Гэвин. — Мои зубы стучат, отбивая слова. — Сегодня я нечаянно размазала чернила по губам. Я думала о тебе.

— Ты этого не писала.

— Писала. — Я улыбаюсь. — Если бы я писала тебе сегодня, вышло бы так: «Дорогой Гэвин, сегодня я спасла тебе жизнь. Пожалуйста, вспомни об этом, прежде чем меня отчитывать».

Он подтягивает меня в сидячее положение. Накатывает еще одна волна, и я начинаю неконтролируемо дрожать. Зубы стучат так сильно, что болит челюсть.

— Насколько я помню, — говорит он, плотнее укутывая меня камзолом, — ты бросилась на меня сзади.

— И что?

— Откуда мне знать, что я действительно был в опасности? Возможно, ты просто хотела пообниматься.

Я прищуриваюсь.

— Предаемся мечтаниям, лорд Гэллоуэй?

— Сейчас я мечтаю опустошить пару графинов. Выпивка мне не повредила бы. — Он смотрит на летательный аппарат. — Полагаю, в твоем орнитоптере виски нет.

— Я не пью за рулем. А если бы и пила, с тобой не поделилась бы.

— Гарпия.

— Хам. Я все еще сижу в воде.

— Хочешь, чтобы я помог тебе встать?

Мои ноги, скорее всего, не выдержат. На то, чтобы доплыть до берега, ушло слишком много сил, и я сомневаюсь, что после такого тело будет меня слушаться.

— Хм… — говорю я неуверенно. — Нет, спасибо.

Я опираюсь руками на дьявольски острые камни, и у меня получается подняться на дрожащих ногах. Колени дрожат. Ох, проклятье…

Гэвин обнимает меня за талию.

— Я держу тебя, — бормочет он.

Я поднимаю глаза, но слишком темно, чтобы я могла его рассмотреть. Он так тих, а его дыхание так же неторопливо, как плеск волн вокруг моих ног. И так же ритмично, как окружающий нас дождь.

Как он может быть так спокоен после всего этого? Я была той, кто принес разрушения в его жизнь. Он никогда больше не сможет прятаться, только не здесь.

Он никогда не будет в безопасности рядом со мной.

Если бы мои дрожащие ноги позволили, я бы отпустила его плечи.

— Я не стану винить тебя, если после сегодняшней ночи ты больше не захочешь меня видеть, — говорю я.

— С чего бы я не захотел?

— С того, — говорю я немного беспомощно, — что ты пытался избежать фей, а я навела их прямо на тебя.

— Такая мысль приходила мне в голову.

Я киваю. У него нет умений, которые позволили бы с ними драться. Энергия Видящих — это приманка, на которую клюнет любой фейри. За ним будут охотиться так же, как и за мной.

— Но если бы я поступил так — ушел, каким бы я мог называться другом?