Людмила Астахова - Честь взаймы

«Скоро, чтобы понимать лорда Джевиджа, тебе слова не понадобятся», – подумал Кайр, перехватив тяжелый взгляд канцлера, и совершенно правильно истолковал его как желание милорда, чтобы студент присоединился к мистрис Эрмаад. «Будь с ней неотступно!» – таков был безмолвный приказ Росса, и юноше пришлось из кожи вон выскочить, лишь бы набиться в спутники к Фэйм.

Встретиться договорились в четыре часа пополудни возле конторы менялы, без опозданий и неожиданностей. Росс отправился на поиски сговорчивого и нежадного лодочника, а Фэйм с Кайром – к скупщику. Женщина, продающая остатки былой роскоши, дабы платить за учебу «горячо любимого племянника», не должна особо сильно поразить воображение торгаша и вызвать лишние вопросы.

– Моя бабка так и делала, когда отец на юриста учился, – заверил ее Финскотт.

– А почему ты не пошел по его стопам? – полюбопытствовала вдова.

– Душа не лежала к бумажной работе. И отцова красноречия не унаследовал, – признался парень. – Cкукота одна – в законниках ходить. Не интересно.

– А я ши-этранни знаю хорошо, могла бы переводить Фирвиллена или Нуфиси, – смущенно призналась мистрис Эрмаад. – Если бы имела такую возможность. Кстати, слышно ли что-нибудь про женские курсы?

– Собираются в следующем году сделать первый набор слушательниц.

Газеты трубили на весь Эльлор об открытии первого учебного отделения для девушек при Эарфиренском Императорском университете как о невиданном прогрессе на пути к женскому равноправию. Раил Второй решил прослыть самым просвещенным из монархов цивилизованного мира и благосклонно соизволил дать возможность эльлорским девушкам получать высшее образование наравне с юношами. А до такого новшества даже в Шиэтре не додумались!

Как человек молодой и открытый всяческим новым идеям, Кайр поддерживал открытие курсов, но как мужчина, воспитанный в духе старых традиций, совершенно не понимал, зачем девушкам учиться в университете, если они все равно замуж потом выйдут.

Оттого и приключился между ним и мистрис Эрмаад бурный спор.

– Посудите сами, мистрис Эрмаад, разве муж позволит жене работать? – с нескрываемым пафосом вопрошал студент.

– Ну, работают же замужние дамы, например на ткацких фабриках.

– Так для этого нет нужды в университетском образовании, – парировал Кайр.

– Хорошо, но если девушка хочет посвятить себя науке? Стать ученым-естествоиспытателем? Или учителем? Или… – Фэйм отчаянно искала подходящий пример. – Хоть бы вот – аптекарем? Женщинам ведь свойственна кропотливость, не так ли? Разве не могла бы девушка стать адвокатом или инженером?

– Это все замечательно, мистрис Эрмаад, но что будет, когда ученая барышня пожелает стать женой и матерью?

Вопрос был серьезный и служил главным аргументом против высшего образования для слабого пола. Но упрямая вдова не собиралась сдавать позиции:

– А что мешает жене и матери работать в школе или аптеке? Насколько я знаю, очень многим провизорам помогают их домашние. Жены и дочери частенько ведут бухгалтерию в лавках. Или вы в принципе отказываете женщинам в праве на самостоятельность?

Кайр слегка стушевался от ее прямоты. Ответить честно «да» означало обидеть замечательную мистрис Эрмаад, которая никогда не жаловалась и не ныла, всегда находила для юноши доброе слово поддержки и так преданно заботилась о лорде Джевидже, сказать «нет» – покривить душой и пойти против истины. Cамостоятельными во все века были магички, и, видит ВсеТворец, их равноправие с мужчинами всем остальным людям выходило боком. Знаменитый Ведьмобой недаром именовался именно так, а не, скажем, Магодавом. Его противостояние с метрессой Виидникой-СребоДамой закончилось кровавой бойней, положившей начало гражданской войне, известной в истории как Время-Тьмы-и-Смерти. Там, где мужчина-маг пошел бы на разумный компромисс, чародейка уперлась, что называется, рогом, невзирая на потери среди своих сторонников.

Добрые волшебницы существуют только в сказках, а в жизни ведьма – это женщина, с которой лучше не встречаться на узкой дорожке – уничтожит походя.

О чем Кайр Финскотт и напомнил собеседнице, приводя пример подлинной женской самостоятельности.

– Ну, разве можно равнять обычных женщин и магичек? – запальчиво возразила Фэйм. – Я ведь не считаю вас таким же, как те два хокварца. Хотя, по сути, вы – студенты. Почему преступления и жестокость одних делают других бесправными рабынями в собственном доме?

– Согласен, это ужасно несправедливо, но законы пишут те, в чьи обязанности входит помнить о возможных последствиях, – не сдавался студиоз.

– Замечательно! – всплеснула руками Фэймрил. – Значит, я в ответе за то, что вытворяет Даетжина Мах*!*а*!*вир?

От искреннего возмущения кровь прилила к бледным щекам мистрис Эрмаад, а руки сами по себе сжались в кулаки. И надо сказать, свирепость ей шла несказанно, превращая из обычной женщины в сказочную воительницу – ланвилассу– крылатую поборницу справедливости из древних сказаний. Еще бы волосы распустить по плечам и дать в руки огненный меч Кары – и не отличишь от дев с живописных полотен мастеров, что висят в Императорском Музее изящных искусств.

– И что такого смешного я сказала? – хмуро буркнула Фэйм, увидев на лице Кайра улыбку.

– Ничего, вы просто ужасно похожи на ланвилассу, – признался тот.

– Хорошо хоть не на дешиет.

Студент промолчал, но подумал, что если мистрис Эрмаад загнать в угол, если довести до крайности, до настоящего отчаяния, то никакая демонесса кровавой мести ей и в подметки не будет годиться. Что-то в этом духе сказал ему пару дней назад лорд Джевидж после очередной тихой ссоры, а его мнению можно и нужно доверять. Женщина, столько лет прожившая с магом и сумевшая остаться самой собой, обыкновенной не бывает, это уж точно.

Вся прелесть и ценность девушки по имени Лалил заключалась вовсе не в синих очах и веснушках, как могло показаться со стороны, а в умении молчать, когда ее ни о чем не спрашивают. Каким-то божественным чудом она умудрялась часами спокойно сидеть в кабинете сыщика, курить и, пока Гриф возился с восковыми пластинками и цинковыми белилами, не проронить ни словечка. Возможно, Лалил забавляли все эти странные манипуляции с кусочками сплющенного свинца, но не исключено, что она интересовалась происходящим не меньше самого Грифа Деврая. Ну и пусть она была потомственной шлюхой, ну и пусть у нее отродясь никаких документов не водилось, а фамилия отсутствовала, но зато Лалил умела любить и прощать, что в понимании Грифа приравнивалось к наивысшей добродетели. Любила и прощала его мелкие слабости вроде запоев и приступов мизантропии в промежутках между ними.