Наталия Белкина - Сердце-океан
— Пусть уходит, — сказал Марк, махнув рукой и сделав вид, что потерял ко мне интерес.
Но тут на сцене появился мой безумный друг.
— Она останется! — заявил он и схватил меня за рукав. — Я ведь могу пригласить Скубилар в качестве своей гостьи?
Знатные господа переглянулись: что мол вытворяет сумасбродный старик, но снисходительно и понимающе закивали головами. Марк слегка вытянулся в лице, но постарался сохранить прежнюю улыбку.
— Конечно, отец, — негромко и не величественно произнес он и, чтоб быстро замять ситуацию, объявил:-Рифины собирались развлечь нас сегодня своим пением.
Агриппа отвел меня в сторону и усадил рядом с собой на ковер. Я почувствовала себя тараканом, попавшим в тарелку с изысканными яствами, и поеживалась от неловкости. Мне хотелось уйти сейчас же, избежать бесцеремонных разглядываний и презрительных кивков в мою сторону.
— Успокойся, — гордо сказал Агриппа. — ты все сделала правильно.
— Именно так, как от меня ожидали, — произнесла я почти про себя.
Мы сидели чуть позади Сагдора, так что я могла спокойно наблюдать за ним, не рискуя наткнуться на его взгляд. После выходки отца он слегка погрустнел, как мне показалось, но его рифины поспешили успокоить хозяина. Теперь была их очередь показывать шоу.
Вперед выплыла Лилин. Ее фигура стала еще круглей, чем раньше, и, похоже, постепенно приближалась к идеальной. Она самодовольно и лениво махнула рукой музыкантам, и те заиграли.
— Лилин, кажется, обещала нам новую песню, — сказала рифина, что сидела ближе всех к хозяину, а другая, что сидела чуть подальше, добавила ехидным тоном:- Откуда она ее возьмет интересно?
Мелодия, которую заиграли музыканты, сразу показалась мне знакомой, а когда Лилин запела я догадалась, наконец, откуда. Я узнала эту песенку, потому что сама же ее и сочинила. Это было давно в Сате-Эр, когда вечерами после работы мы в нашем девичьем доме болтали, спорили, ругались, гадали, пели песни. "Давайте сами сочиним песню о любви", — предложила тогда Лилин, и мы стали сочинять. Я не очень хорошо знала тогда цезарийский, и все же каким-то образом, по наитию или единым душевным порывом сразу же выдала и стихи и мелодию. Лилин, услышав ее, сморщилась и сказала, что песня глупая и вовсе не о любви, а о гордости. А теперь она, облаченная в прозрачные одежды рифины, распевала ту самую песню перед своим хозяином, грациозно пританцовывая и встряхивая пшеничными волосами.
Сердце — океан.
Шторм в нем или штиль,
Ветер или тишь — кто же угадает?
Синие глаза
Или небеса
Жемчуг глупых слез в океан роняют.
Нет, не удержать
В берегах его!
Нет, не укротить ураган мятежный!
Сердце не поймать!
Сердцу нет преград!
Сердце — океан, океан безбрежный…
— Что это за песня, Лилин? Откуда она? Где ты ее слышала? — послышались со всех сторон удивленные и порой даже возмущенные голоса, как только она перестала петь и мелодия стихла. Особенно возмущались рифины: они-то, конечно, ничего другого от нее и не ожидали, от этой деревенщины.
Лилин сразу струсила и потупилась, а потом вдруг встрепенулась и показала пальцем на меня.
— Это песня Скубилар! Это она сочинила ее, когда мы жили в Сате-Эр!
— Ну, кто бы сомневался! — воскликнул хозяин, которого, кажется, всерьез начал разбирать смех.
Он даже обернулся на меня, и все остальные взоры тоже устремились в мою сторону, и Лилин обратилась ко мне, наверное, пытаясь оправдаться:
— Я же говорила тебе тогда, что это песня совсем не о любви! Помнишь?
— Помню, — едва слышно сказала я и против своей воли взглянула на Марка. На его лице обозначилось смешанное выражение: оно было суровым и любопытствующим одновременно.
— Твоя подопечная, отец, не без талантов, — сказал он, не спуская глаз с меня.
— Да, уж, — подтвердил Агриппа с гордостью, хотя, как мне показалось, и сам был удивлен.
— Однако содержание этой песни наводит на размышление.
— На какое же размышление, любезный Сагдор? — спросил кто-то из гостей, видимо желая завязать дискуссию. Говорили, что среди знатных господ в последнее время стали модны диспуты.
Марк отвернулся.
— На размышления о том, какие опасные мысли бродят в головах наших дэшу, уважаемый Главк.
К разговору подключился еще один гость, за ним другой. Завязалась вальяжная и неторопливая беседа. Говорили о старых традициях, о прежних временах, о законе и порядке. Постепенно речь зашла и о бигару и о том, что пора бы давно уже посылать войска к этому острову, чтоб раз и навсегда подчинить или истребить это поганое племя.
— Вы считаете, это возможно? — усомнился Марк и снова оглянулся на меня. — Если у их женщин в сердце необузданный океан, каковы же, по-вашему, их мужчины — воины?
Ему говорили что-то еще, пытаясь опровергнуть это мнение, только я уже не слышала их. Мои глаза встретились с его взглядом, и я перестала видеть и слышать весь остальной мир. Если и был в моем сердце океан, то сейчас он очарованно затих и присмирел. О, проклятье! Неужели я влюбилась?
Сагдор снова отвернулся и продолжил беседу, а я задумалась. Нет. Этого не может быть. Бигару не может любить своего хозяина, она может любить лишь свободу. "Ветер — брат мой, дорога — сестра. А любимый — далекое море…" Да и какая доля меня может ждать в поместье? В лучшем случае — стать одной из его рифин. Да и то — если удастся нарастить телеса. Я представила себе эту картину и поморщилась: валяться день-деньской на подушках, переодеваться пять раз на дню, скуки ради и ждать, когда же хозяин великодушно обратит на тебя свое внимание. О, боги! Такая жизнь не для меня! Ведь там внизу желтеет дорога, и горизонт постоянно притягивает к себе мой взгляд. Где-то там — остров, о котором я давно мечтаю и вижу во сне. Нет. Забудь о всякой любви! Она сделает тебя еще больше несвободной!
Когда Марк снова оглянулся, я отвернулась и стала разглядывать цветные фрески на стенах. Мне нельзя было больше встречаться с ним взглядом. Я не могла предать свою мечту, не могла изменить своему племени, не могла забыть о свободе. Но зачем он постоянно оглядывается? Ах, да, ему стало любопытно…
— Агриппа, позволь мне уйти, пожалуйста.
— Зачем еще?
— Ты что не видишь? Надо мной тучи сгущаются! Еще немного и произойдет нечто, что заставит навсегда распроститься с нашей птицей.
Я старалась говорить как можно тише, но Марк видимо все равно услышал мой шепот. Снова обернувшись, он уже не слишком доброжелательно посмотрел на меня. Я заволновалась и забыла, на чем здесь можно было остановить взгляд. Он остановился на голубой арке, предваряющей вход в зал. В голове мелькнула мысль: не сбежать ли. Мысль была смелой, но если бы я знала что произойдет дальше, то сбежала бы, не смотря на всю дерзость своего поступка.
— Наш спор не имеет конца, — сказал Сагдор, желая переменить надоевший разговор. — Мы выбрали не слишком удачную тему, благородные господа.
— Чем же Вы предлагаете нам заняться, ведь вся ночь впереди? — спросил кто-то ленивым тоном.
— Рифины не оправдали наших надежд насладиться искусством и лишь навели нас на философские размышления, — добавил другой.
Это утверждение вызвало недовольный гул в стане яркоперых дэшу. Почти в один голос они стали обвинять Лилин и просить, чтоб о них не судили по одному выступлению и дали им шанс. Белокурая красотка из Сате-Эр обиженно дулась и с ненавистью поглядывала в мою сторону. Мне не было ее жаль: коль боги не наградили умом, могла бы поинтересоваться хоть у своих подруг, стоит ли петь нечто подобное в кругу ярых рабовладельцев. Но даже моя песенка не шла в никакое сравнение с той, что им предстояло сегодня еще услышать.
— Может быть, кто-то из господ поразит нас исполнением гимна? — спросил Сагдор у своих гостей? У Римской знати искусства были в почете, музыки, пения и танцев не чурались и граждане.
Гости, уверенные, конечно, каждый в своем таланте, принялись нахваливать друг друга, уверяя, что давно мечтали услышать достойный всяческой хвалы вокал того или иного своего сотрапезника. Они довольно долго гудели, притворно отказываясь от восхвалений в свой адрес и одновременно сочиняя дифирамбы соседу. И вот пока кукушки хвалили петухов за то, что те хвалили кукушек, встала Агриппа и громогласно объявил о том, что хочет всех порадовать своим выступлением. Все замерли, а Марк даже слегка побледнел.
— Что ты хочешь исполнить для нас, отец? — спросил он настороженно и, заметно тревожась.
— Я исполню старинную балладу, которая называется "Легенда о гордой и бесстрашной птице Дилей".
Даже я стала волноваться за то, что Агриппа попадет впросак со своей "гордой и бесстрашной птицей" и не дай бог наведет на Марка ненужные подозрения. Уже одно только название старинной баллады не предвещало ничего хорошего для ортодоксальных умов убежденных рабовладельцев.
