Лев Власенко - Настоящие люди

            — Твоя смерть расстроит лисенка, — проворчал он. — А может, я не хочу идти против воли богов, которые свели нас вместе. Может, богов и нет вовсе…

            Он встал и подбросил хвороста в огонь.

            — Я слишком много видел, чтобы просто верить. — Старик помолчал. — Нет, я не верю. Я боюсь.

            — Разве настоящие люди боятся?

            Умка ухмыльнулся.

            — А разве кто-то, кроме них, ненавидит, любит и боится по-настоящему? Должно же быть что-то, кроме одежды и копья, что отличало бы нас от животных?..

            Инира замолчала. Она не знала, что ответить.

            ***

            Оказавшись в привычном одиночестве, Элгар быстро успокоился и попытался понять причину своего гнева. Умка не хотел оскорбить или наказать его, он считал, что предлагает лучшее будущее для воспитанника и по-своему был прав. Ни одно племя не примет Элгара иначе как шамана. Только человек, говорящий с кэле может позволить себе отличаться от других. Но сама мысль о том, чтобы бросить землянку на берегу моря и перебраться в шумное селение Улык казалась Элгару невозможной. Что связывало его с домом? Знакомый морской берег? Умка? Инира?.. Юноша не знал ответа. Ему хотелось побыть в одиночестве и обдумать предстоящий выбор.

            Когда нарты взобрались на вершину последнего пологого холма в гряде, отделяющей побережье от тундры, Элгар увидел совершенно необычное зрелище: огромное стадо оленей, медленно движущееся как цельный многоногий, многоголовый организм. Такое единство и порядок поддерживали пастухи-чавчу. Они шли за стадом с длинными посохами в руках. Умка рассказывал, что с помощью таких палок чавчу умели очень быстро бегать, совершая частые короткие прыжки. Завидев остановившиеся на вершине холма нарты, один из оленеводов закричал:

            — Эй. Не приближайся! Твои собаки стадо спугнут!

            — Не спугнут! — крикнул в ответ Элгар. — Они у меня тихие.

            Оленеводы начали негромко о чем-то спорить. Их вожак отмахнулся от возражений товарищей и направился навстречу нартам Элгара. Когда человек приблизился, юноша узнал его. Это был один из участников похода против инук.

            — Пришел, — поздоровался чавчу, — ты сын великана Умки, меткий стрелок.

            Элгар хотел возразить, что Умка не приходится ему родней, но вовремя сдержался. Для оленеводов кровное родство имело огромное значение. Их стойбища были разбросаны по громадной территории, где только хорошие отношения с соседями и их семьями могли облегчить долгие путешествия.

            — Помню тебя, — осторожно кивнул Элгар.

            — Напугал ты нас на острове, — улыбнулся кочевник. — Только я не верю, что ты кэля. Видел, как ты к горячей крови прикасался. А в ссоре другие чавчу сами виноваты. Ваша пленница — над ней ваше право. Что с ней случилось-то? Жива еще?

            — Жива.

            Оленевод улыбнулся и покивал.

            — Я Гиву, со мной Мэмыл, Танат, Коравье, Кляу…

            — Кляу? — Элгар вспомнил морехода из Улык.

            — Не тот Кляу, другой, — объяснил Гиву. — Скажи, далеко мы на север забрались?

            — Далеко, скоро подойдете к проклятой земле, — предупредил оленеводов Элгар.

            — Како! — испугался чавчу. — А ты, Мэмыл, говорил еще далеко до мертвого стойбища. Сейчас отдохнем и будем поворачивать. Посидишь с нами, сын Умки?

            — Посижу, — согласился Элгар.

            Мужчины расположились на больших гладких камнях, которые во множестве были разбросаны по склону холма. Костер решили не разводить, несмотря на неожиданный снегопад, было по-летнему тепло, и в воздухе носилась мошкара, создавая странное сочетание с белыми снежниками. Кочевники угостили Элгара свежими хрящами оленьих рогов, такого блюда юноша еще никогда не пробовал.

            — Задержались мы на севере, — посетовал Гиву. — Из-за ранней жары Анюйской ярмарки в этом году не было. Придется нам стада вдоль побережья до холодов водить.

            — Вы часто бываете у Анюя? — поинтересовался юноша.

            Он слышал про эту далекую реку, около которой таньги устраивали ежегодный торг. Много редких и полезных вещей попадало на север только через Анюй. Там продавали табак, без которого не мыслили жизнь оленеводы, только там можно было достать металлические ножи и наконечники для копий. Солнечный царь таньгу настрого запретил продавать железо луораветлан, но пронырливые кавралины все-таки ухитрялись раздобыть его.

            — Почти каждый год, — похвастался Гиву. — Вам тоже надо ездить. Напрасно надеетесь на Омрына. Таньгу сильно обманывает, но Омрын еще сильнее. Жадный он, хитрый. Вы правильно сделали, что его из рода выгнали.

            Чавчу по своему обычаю предложили Элгару угоститься табаком. Юноша отказался, потому что трубки у него при себе не было.

            — Моряне еще живут, как в старину, — восхитился Мэмыл, — у нас уже даже дети трубки себе вырезают и всегда при себе носят.

            Гиву усмехнулся и принялся пускать кольца дыма.

            — Как здоровье отца? — спросил он.

            — Он мне… — Элгар запнулся и быстро поправился. — Он здоров.

            Мужчины дружно согласились, что для стариков здоровье важнее всего. Элгар обнаружил, что сила и возраст Умки были предметом восхищения не только среди морян, но и у кочевников.

            — Умка тебя учит? Рассказывает про свои странствия? — продолжил расспрос Гиву.

            Элгар осторожно кивнул.

            — Хочешь в следующий раз с нами? — предложил Мэмыл. — С тобой не обманут, а там — держись Ануй! Ох, и соберем мы с южан табаку с чаем!

            — Соберем! — дружным ревом подтвердили кочевники, а собаки Элгара отозвались согласным воем.

            — Тише, тише! — замахал на них руками Мэмыл. — Стадо напугаете. Пойду, посмотрю, не далеко ли ушли олени.

            — Ты согласен? — не отставал Гиву. — С нами в Анюй ехать следующей весной согласен?

            — Я подумаю. — Уклончиво ответил Элгар, но мужчины радостно переглянулись, и предводитель хлопнул его по плечу, как будто их совместная поездка на ярмарку была уже решенным делом.