Джо Аберкромби - Лучше подавать холодным

— Это не то, о чём мы договаривались, — рычала Монза.

— Я всё же думаю, что то. Во что бы то ни стало, говорила ты мне, не взирая кто погибнет на пути. Это единственные условия на которых я работаю. Что-либо иное допускает недопонимание. — Морвеер выглядел отчасти озадаченным, отчасти развлекающимся. — Я осведомлён, что некоторым натурам претит убийство оптом, но я определённо не предвидел, что ты, Монцкарро Муркатто, Талинская Змея, Мясник Каприла будешь одной из них. Не стоит беспокоится из-за денег. За Мофиса ты заплатишь десять тысяч, как мы и договаривались. Остальные — беспла…

— Вопрос не в деньгах, болван!

— Тогда в чём вопрос? Я взял на себя часть работы, как и было тобой поручено и добился успеха, в чём же здесь моя вина? Ты говоришь, что совсем не имела в виду такого результата и не берёшь на себя ответственность за эту работу, так в чём же здесь твоя вина? Очевидно, ответственность свалилась не на нас, а между нами, совсем как дерьмо с задницы нищего, да прямиком в открытый погреб, навсегда исчезнув с глаз и не создавая никому никаких дальнейших неудобств. Неудачное недопонимание, можем же мы так назвать? Несчастный случай? Как будто внезапно налетел ветер и упало огромное дерево и накрыло в том месте всех букашек и раздавило… их… насмерть!

— Ррраздавило, — прощебетала Дэй.

— Если тебя донимает совесть…

Монза ощутила прилив гнева, рука в перчатке до боли крепко сжала ножны, искривлённые кости смещаясь хрустели. — Совесть это отмазка, чтобы ничего не делать. А я про разумное использование ситуации. Отныне мы сойдёмся на одном покойнике за один раз.

— Точно сойдёмся?

Она неожиданно шагнула вглубь комнаты и отравитель попятился, встревоженно переводя глаза на её меч и обратно. — Не испытывай меня. Даже не пробуй. Один труп… за один раз… я сказала.

Морвеер осторожно прочистил горло. — Конечно, ты — клиент. Мы поступим как ты велишь. В самом деле, нет причин злиться.

— Ну уж если я разозлюсь, я тебе скажу.

Он издал болезненный вздох. — В чём трагедия нашего ремесла, Дэй?

— Признательности нет. — Ассистентка пропихнула в рот последнюю маленькую корочку.

— Совершенно верно. Пойдём, прогуляемся по городу, пока наша хозяйка решает, чьё имя из её списочка следующим удостоится нашего внимания. Такое впечатление, что здешний воздух заразили лицемерием. — Он с видом оскорблённой невинности вышел вон. Дэй зыркнула из-под песчаных ресниц, пожала плечами, встала, отряхнула с блузки крошки и проследовала за учителем.

Монза отвернулась к окну. Толпа в осовном рассосалась. Появились кучки встревоженных городских стражников, перекрывавших улицу перед банком, соблюдая безопасную дистанцию от неподвижных тел, распростёртых на мостовой. Она подумала, что бы на это сказал Бенна. Скорее всего посоветовал бы ей успокоиться. Посоветовал бы выбросить всё из головы.

Она схватила обеими руками сундук и, рыча, запустила его через комнату. Он ударился о стену, подняв в воздух клочья обивки, грохнулся вниз и опрокинувшись, раскрылся, разбрасывая по полу одежду.

Трясучка всё стоял в дверях, наблюдая за ней. — Я завязываю.

— Нет! — Она осеклась. — Нет. Мне по прежнему нужна твоя помощь.

— Стоя лицом к лицу с мужчиной, это одно… но так…

— С другими будет по другому. Я прослежу за этим.

— Чистые, красивые убийства? Вот уж вряд ли. Если настроился убивать, трудно предрешить число мёртвых. — Трясучка медленно помотал головой. — Морвеер и подобные ему уёбища могут отойти в сторонку и лыбиться, но я не могу.

— Ну так что? — Она медленно приближалась к нему, так, как могут подходить к норовистой лошади, стараясь успокоить её глазами и не позволить ей понести. — Назад на Север с полсотней заработанного за поездку серебра? Отрастишь волосы и вернёшься к нестиранным рубашкам и окровавленному снегу? Я думала ты гордый. Я думала ты хочешь добиться лучшего, чем то, что было.

— Ты права. Я хотел стать лучше.

— Ты можешь стать таким. Со мной. Кто знает? Может этим ты спасёшь чьи-то жизни. — Она нежно положила левую руку ему на грудь. — Наставь меня на праведный путь. Тогда ты сможешь стать одновременно и хорошим и богатым.

— Начинаю сомневаться, что человек может быть и тем и тем.

— Помоги мне. Я должна идти дальше… ради брата.

— Уверена? До мёртвых помощь не дойдёт. Месть — для тебя самой.

— Тогда ради меня! — Она через силу смягчила голос. — Я ничего не могу сделать, чтобы ты передумал?

Его губы скривились. — Собираешься швырнуть мне ещё пятёрку?

— Не надо мне было так. — Она скользнула рукой выше, обвела вдоль линии его подбородка, пытаясь взвесить верные слова, настроить на верное решение. — Ты не виноват. Не стало брата, а он был для меня всем. Не хочу потерять кого-то… — Она не закончила фразу.

Теперь во взгляде Трясучки появилось странное выражение. Отчасти сердитое, отчасти алчное, отчасти стесняющееся. Он некоторое время стоял молча, и она ощущала как на его лице вздуваются и расслабляются мышцы.

— Десять тысяч, — сказал он.

— Шесть.

— Восемь.

— Принято. — Она уронила руку и они уставились друг на друга. — Собирайся, мы уезжаем через час.

— Ладно. — Он виновато прокрался за дверь, избегая её взгляда, а она осталась здесь, в одиночестве.

В этом-то и была основная беда с хорошими людьми. Они обходятся дьявольски дорого.

III. Сипани

Нет необходимости верить в сверхъестественный источник зла; человек сам с лихвой способен на любую мерзость.

Не прошло и двух недель, как тамошний люд перешёл границу в поисках расплаты и повесил старого Десторта вместе с женой. Мельницу сожгли. Неделю спустя его сыновья выступили мстить и Монза сняла отцовский меч и ушла с ними, держась позади неё хныкал и шмыгал носом Бенна. Она была рада уйти. У неё пропало настроение сажать и сеять.

Они покинули долину чтобы свести счёты, и сводили их два года. К ним присоединялись другие, те кто потерял свой труд, свои поля, свои семьи. В скором времени они уже сами жгли поля, вламывались в хаты, забирали всё что могли найти. Вскоре они уже сами вешали. Бенна подрастал быстро. Закалился и стал безжалостен. Что ещё оставалось? Они мстили за убийства, потом за кражи, потом за оскорбления, потом за слухи об оскорблениях. Шла война, поэтому нехватки в прегрешениях за которые следует мстить не было.

Потом, под конец лета, Талинс и Мусселия заключили мир. Ни одна из сторон не выиграла ничего, кроме трупов. Человек в отороченом золотом плаще прискакал на равнину, ведя за собой солдат и запретил творить расправы. Сыновья Десторта и остальные разошлись в разные стороны, забрали с собой награбленное и вернулись к тому, чем занимались до того как настало прежнее безумие, либо отыскали безумие новое, чтобы погрузиться уже в него. К тому времени у Монзы снова появилось настроение сажать и сеять.