Dagome iudex: трилогия - Збигнев Ненацкий
— Ты говоришь на языке спалов, — отозвался Даго.
Воин пожал плечами.
— Видно, ты издалека, раз вспомнил о спалах. Они живут только в старинных песнях. Языком же, который ты называешь языком спалов, владеют здесь все племена и народы: лендицы, гопеляне, мазовяне, лендзяне и мы, аргараспиды, а на юге — висуляне. На этом же языке разговаривают у князя Гедании и на всем севере, хотя более гортанно и твердо.
И сказал тогда Даго:
— Я сын великана Бозы, рожденный от обыкновенной женщины. Пять лет тому назад погибла воспитавшая меня великанша Зелы. Тогда же заболел я хворью, называемой Жаждой Деяний, и ушел в широкий свет. Та же самая болезнь заставила меня вернуться сюда, чтобы свершить великие подвиги, а ты говоришь, будто страна спалов сохранилась лишь в старинных песнях? Меня зовут Даго, но называют меня и Пестователем. Того же человека, что пришел со мною, зовут Херимом, и он разговаривает на языке склавинов, только в наречии сорбов.
— Если все земли, где разговаривают на твоем языке, господин, ты называешь краем спалов, то ты ныне в своей стране, хотя сами спалы обитают лишь в старых песнях, — ответил воин. — Болота скоро закончатся, и ты войдешь в край лендицов. По левую руку у тебя будет край гопелян, а за Висулой — аргараспидов и мазовян. Нигде не встретишь ты великанов, скоре, людей малых. Но во многих людях, подобно тебе, течет кровь спалов.
— Ты хочешь, Зифик, сказать, будто я человек без отчизны? — гневно воскликнул Даго.
— А что такое отчизна? — спросил его Зифик. — Если и правда, что ты сын великана Бозы, что воспитала тебя великанша Зелы, тогда — весь этот край твоя отчизна. Только вначале ты должен стать ее хозяином. Даже у Голуба отобрали владения его отца, и теперь там правит его последняя жена по имени Хельгунда, дочь Хока, хотя на словах правит сын его, Аслак. Только ведь Аслак еще дитя, господин.
— Носит ли Голуб Пепельноволосый на своей голове зачарованную повязку, называемую Андалой? — спросил Даго.
— Носит. Потому-то и не был он убит, а только заключен в башню. Андалу невозможно забрать силой или через кровопролитие.
— Тогда, согласно воле богов, он до сих пор все еще остается правителем, — заявил Даго.
— Говорят, будто камень Андалы помутнел. Голуб утратил разум свой и власть.
— Носящий Андалу всегда остается повелителем, — акцентируя каждое слово, сказал Даго.
— В таком случае, господин, не знаю я, каким образом хочешь ты вернуть свою родину. Что касается меня, господин, то позволь мне возвратиться в страну аргараспидов, ибо лук мой и стрелы могут пригодиться в войне против мардов. Согласишься ли ты на то, что какое-то время я стану сопровождать тебя? Втроем легче избегать опасностей.
— Ты говорил, будто вам необходима помощь против мардов. Почему ты не обратился за нею к Хельгунде?
— Да как же это сделать, если священная Андала все еще на голове Голуба? Аргараспиды не признают власти Хельгунды.
— Тогда поступай по собственной воле, — сказал Даго.
Он поднялся от костра и ушел в темноту, павшую на болота.
— Кто ты для него? — спросил Зифик у Херима. — Слуга или друг?
— Не знаю, — ответил тот честно. — Он спас мне жизнь, равно как и тебе. Я сопровождаю его, как и ты хочешь сопровождать его. Он говорит, будто родился властелином.
Ни о чем больше не спрашивал Зифик, накрылся своей бобровой накидкой и сразу же заснул, ибо спасший его жизнь Даго немедленно пробудил в нем удивительное чувство спокойствия.
Даго же тем временем стоял в темноте, на самом краю трясины, в шаге от наполненной болотной жижей бездны. Он видел на болотах перемещавшиеся будто живые существа голубоватые огоньки, слышал подобную рокоту утихшего моря музыку мириадов комаров. Из за низко висящих туч он не мог увидать звезд, по которым издавна человек привык выискивать предсказания своей судьбы — и хотелось ему выплеснуться в крике жалости, огромного разочарования, охватившего его. То, что в течение множества лет он всего лишь предчувствовал, о чем только догадывался — теперь, похоже, стало действительностью. Спалы жили только лишь в старинных песнях. Возможно, понял он, как очутившийся в стране своего детства человек, что все, бывшее ранее громадным, высоким и далеким, стало теперь малым и близким. Так и семилетнему ребенку женщина по имени Зелы казалась великаншей, теперь же — самой обычной. Он рос с уверенностью, что живет вместе с великаншей, обладая нечеловеческой силой, а по сути своей был лишь немногим сильнее других, ростом равняясь чуть более высоким мужчинам. Спалы жили только лишь в старинных песнях — а может и не существовало никогда никакого края спалов; дорога Даго к власти и на свою родину оказалась никому не нужной. Не было в нем крови великанов, не родился он повелителем. Единственной реальностью оставалась в нем лишь хворь, называемая Жаждой или же Горячкой Деяний, желание пробудить спящего на востоке великана. И не было у него никаких прав на правление этим кусочком земли, поскольку была это земля гопелянов, лендицов и других племен. Того же, кто имел право на владение, Голуба Пепельноволосого, пытались его лишить какие-то чужаки. Но один только Голуб мог передать ему свою силу, свое право на власть, в противном же случае — а более всего, в собственном мнении — он сам будет всего лишь захватчиком чужого имения и чужой отчизны. Но почему же слушался Даго ужасный Тирфинг, срубая головы с плеч его врагов? Да и чем по сути своей была эта сила власти? Разве не научился он у ромеев и франков, что руку за властью протянуть мог всякий, имеющий силу, ловкость, богатство и успевающий крикнуть «Я властелин!», различными путями навязывая свою волю другим — страхом, жестокостью, преступлением, нарушенной присягой? Почему не должен верить он Василию, Великому Конюшему ромеев, который с первой же встречи распознал в нем повелителя всех народов к востоку от Вядуи? Да и разве вся жизнь Василия не была подтверждением того, что следует верить не святыням, но собственной силе и разуму? «Андала? — смеялся Василий, пируя один на один с Даго, ибо полюбил он юношу, видя в нем отражение
