Вера Огнева - Дети вечного марта. Книга 1
— Изгой! — Стек отодвинулся от голой руки. Нижняя губа змеи выпятилась. Шаку показалось, или тот, в самом деле, понял его затруднения. — Конь-изгой! Что ж, давай, начнем сначала: давно ли ушел твой брат?
— Осенью будет пять лет.
— Его послали, или он сбежал?
— Сбежал.
— Он трус? Не хотел воевать? Тогда, если мне не изменяет память, готовилось наступление. Мы только-только заключили с дикими кланами союз.
— Нет.
— Говори! — прикрикнул змей. — Не выводи меня из терпения.
Змейка на шее сдавила сильнее. Ухо защекотал раздвоенный язык. Стек опять потянулся к руке. Для принятия решения Шаку остался миг. Если он не расскажет всей правды, его умертвят тут же. Хуже, позовут другую змею, ту с которой успели познакомить в дороге, и под ее тихое шипение выпытают подробности.
Когда он уходил из клана, дорога впереди представлялась чередой побед и подвигов. В конце его ждала радостная встреча с братом и, — он не сомневался, — возвращение. Победителю простят все!
Никто никогда не узнает, что случилось с глупым диким конем…
— У моего брата была женщина. Лягушка, который пришел в клан с предложением, заключить союз, забрал наше золото, но сверх того потребовал самую красивую девушку. Ее отдали. Брат ушел ее искать. Я ждал восемь лет. Война идет к концу. Я хочу найти брата.
— Самое странное, что ты не врешь. Но при этом говоришь, совершенно невероятные вещи, — задумчиво проговорил змей.
Старик прикрыл глаза. Шаку казалось, он видит, как в голове у змея шевелятся мысли. Или тот просто наморщил лоб? Пальцы барабанили по лаковому дереву стека. Конь приготовился к новым расспросам, но…
Глаза старика вдруг широко раскрылись, лицо приобрело хищное выражение, угол рта дернулся.
— Стража! — В зал вбежали двое. — Отведите пленника в тюрьму. Кормить, дать обычного охранника. Не вздумай, даже пытаться бежать, — предупредил он Шака. — Умрешь на месте.
Трое суток конь провел в тюремной камере, сравнить которую по роскоши можно было только с жилищем старейшины богатого клана. Но сначала чистоплотные змеи заставили его выкупаться в горячей воде. Шак с опаской ступил в исходящую паром лохань. Он даже заглянул под днище, вдруг там разложен костер, и его просто сварят. Зато потом стражникам пришлось выгонять парня из воды. Пол камеры застилала чистая циновка. Сквозь решетку проникал воздух, напоенный ароматом розовых садов. Три раза в день ему приносили полную миску каши. За время своего плена он успел выспаться, досыта наесться и даже заскучать. Тем печальнее обернулось его следующее свидание с Гарпом, главой тайной полиции, змеем, который допрашивал его в первый раз.
— Ты сказал правду. Но лягушки наотрез отказались, признать, что забрали вместе с золотом девушку. Вспомни, что по поводу нее говорил посланник?
— Ничего.
— Но какие-то слухи ходили? Твой брат, например, что он думал, зачем лягушкам понадобилась молодая лошадь?
— Мы решили… что ее принесут в жертву.
— Абсурд! Жертвы приносят некоторые люди. Аллари никогда не… Стоп! Ты подал мне неплохую мысль, — Гарп увлекся. Глаза светились азартом. — Если предположить, что девушка была нужна… В Герцогстве сохранились владетельные семьи лошадей. Не исключено, лягушки за нашими спинами имеют сношения с отступниками. Всем известно, аллари там вырождаются. Для продолжения рода им все чаще требуется свежая кровь. Чем ты так удивлен? Не знал? Женщина твоего брата, скорее всего, уже пять лет живет в каком-нибудь замке и рожает детей тамошнему слабосильному синьору.
Шак был сражен. А Гарп повеселел. Он ходил от стены к стене, потирая сухие ладони. Казалось, он позабыл о пленнике. Но, наконец, остановился и мимоходом крикнул:
— Стража! На галеры.
Много позже Шак осознал: Гарп проявил высший гуманизм, сделав, молодого, теперь уже никому не нужного коня, рабом. У змей жизнь — любого! — чужака прерывалась с последним словом допроса. Их всех убивали.
В кубрике было душно. Но просить надсмотрщика, растворить окно, никто даже не подумал. Люди расселись под стенками. Некоторые сбросили с себя последние остатки одежды. У других на бедрах и плечах остались висеть серые ремки. Сосед Шака Ури вытирал обрывком рукава лицо. Напротив драл ногтями живот Кайам. Рядом с ним прикорнул голый Стил. Он засыпал, как только садился. Везет.
Привыкшему к открытой степи, Шаку было особенно тяжело. Стены давили. Духота доводила до исступления. Люди раздражали. По ночам он старался отползти подальше, и ни с кем из них не разговаривал. Надо признаться, и они не больно-то рвались в компанию к коню. Всем рабам Аллора было известно, как в вольных кланах обращаются с людьми. То есть — со скотиной много мягче.
— Вы, трое, и конь выходите!
В кои-то веки удалось задремать. Прозвучавший над самым ухом, голос заставил подскочить. Шак треснулся лбом о переборку, что настроения не прибавило. Пока он тряс головой, остальные выбрались из трюма. Незнакомый змей спустился по лесенке и кольнул неповоротливого коня стеком. Шак рассвирепел. И без того сумеречный свет заволокло болью, а когда зрение прояснилось, стало понятно: либо он видит последний закат в своей жизни, либо… Неосторожный змей лежал под ногами коня с размозженной головой.
Надсмотрщик, спустившийся следом, угодил в объятья одного из людей. Сухой жилистый мужчина заломил ему руку и припечатал рот ладонью. Но смотрел он на Шака. Не долго думая, конь легко крутнул бритую голову змея. Слабые шейные позвонки хрустнули. Надсмотрщик обмяк.
Не глядя, как там люди, Шак полез из кубрика. Галера была пуста. На пристани у самых сходен стояла, запряженная в бричку, пара лошадей. И никого вокруг! Шак не пробежал, он пролетел расстояние до брички; выкинул все, что лежало на дне, вскочил на облучок и уже дернул вожжи, когда кошева за спиной просела. Жилистый и еще двое уже забрались, четвертый карабкался. От здания караульни к ним бежали стражники.
Й-о-хо! Шак свистнул так, что кони присели, подернул упряжь, встал во весь рост и зарокотал:
— П-о-л-е-т-е-л-и, з-а-в-е-р-т-е-л-и…
Впереди было триста саженей. Он их вымерил шагами, — рабов дважды в день по этой дороге гоняли на галеру, — он знал тут каждый камешек. Он только не знал, хватит ли коням места для разбега. Мимо пронесся пакгауз, приземистое здание склада, будка… куст…слился…с…обочиной…
Под ногами лошадей мелькнула вода. Через триста саженей набережная делала поворот. Кони оторвали копыта от земли, и пошли дальше, молотя воздух в искристую пыль.
Очнулись они в овраге. Одна лошадь пала, вторая была еще жива. Тяжело ходил мокрый бок. На Шака смотрел печальный круглый глаз. Молодой конь пополз к ней, положил руки на влажный лоб и припал головой. Миленькая, прости меня. Я не хотел. Лошадь застонала. Не в силах подняться, Шак на брюхе переполз к луже, зачерпнул пригоршней воды и вылил на морду, запаленной лошади. Он знал, что ни чем не поможет, и ему было нестерпимо, безумно жаль, убитого им брата.
Жилистого звали Игор. Еще — Ири и Сун. Они оба были потомственными рабами. Этих двоих заставило бежать, не иначе, помрачение. К такому выводу Шак пришел в первый же вечер. А потом рассудил: уйди он один, остальных галерников все равно казнили бы. Тех, кто остался, надо полагать — уже.
Он не сожалел. Никаких угрызений. Они были только людьми. Он вообще решил оставить спутников, как только убедился, что обе лошади мертвы.
Шак ползком добрался до лужи, умылся, попил и еще немного полежав, начал подниматься. Бричка перевернулась. Надобности ее поднимать и ставить на колеса — никакой, разве, запрячь рабов. Двое валялись на склонах оврага, в который их всех занесло, третий — жилистый — полз к нему. Они, пожалуй, и кролика сейчас на себе не утащат, сообразил конь.
Воспитание и традиции велели, пинками поднять людей и заставить, работать. Но совместный побег внушил некоторое уважение. А с другой стороны: зачем ему лишняя обуза? Он даже приблизительно не представлял, где оказался.
Пусть все остается, как есть, решил конь. Они — сами по себе, он — сам по себе. На подгибающихся ногах он начал подниматься по склону. Но снизу окликнули:
— Эй, ты куда?
Жилистый размазывал по лицу грязь. Из раны на виске сочилась кровь, стекала на подбородок, свешиваясь оттуда скользкой ниткой. В человеке сквозило такое искреннее недоумение, что Шак остановился. Он разве, не понимает, какой щедрый подарок сделал ему дикий конь? Или не знает свободы и боится ее? Нет, скорее, не знает, что такое быть рабом вольного клана. У змей рабам жилось вполне сносно. Их даже почти не били. Зачем портить имущество, которое и так по первому слову исполнит все, что прикажут?
— Пошли, посмотрим, вдруг они живы? — в тоне жилистого скользнула неуверенность. Шак тоже заколебался. Он прожил с ними бок о бок полгода. Ел, спал, работал. Они не стали ему от этого ближе, но, как оказалось, жестко разграничивать себя и людей он уже не мог.
