Вера Огнева - Дети вечного марта. Книга 1
За две проведенные в дороге недели, Шак немного попривык к своим спутникам.
Сун так навострился мастерить из бересты разные поделки, что у каждого вскоре появился за спиной плетеный короб. Травы, корешки, подбитая птица или та же змея — к вечеру всегда находилось, что поесть. Они кидали раскаленный камень в берестяное ведерко и варили в кипятке свою добычу. Тут хозяйничал Ири. Он знал травы, немного умел лечить и великолепно готовил.
Сильный выносливый, больше других приспособленный переносить скитания, Игор опять удивил. Он абсолютно ничего не умел. Он не слышал голосов леса, не умел подкрадываться, он пер напролом, там, где следовало, проскользнуть невидимкой. Он-то как раз и оказался в пути обузой. Зато он быстро учился. И все время спрашивал. Шака вопросы человека не так раздражали, как забавляли. В конце концов он понемногу рассказал ему о своем клане, о войне, о… подумал и рассказал о брате.
— Тебе, наверное, стоит вернуться и найти становище лягушек, — бездумно посоветовал человек.
— С кем я говорил всю дорогу! — возмутился конь. — С пеньком? Лягушки — мерзкие, тупые твари. Чужак там и шагу не сделает. Это тебе не просвещенные змеи. Зажрались, потеряли опаску. Что должен был сделать со мной глава тайной полиции?
— Не знаю.
— Убить! Я проник в самый центр его страны, я высмотрел дорогу, я узнал, как они используют змей. И еще много такого, что мне, живому, знать не полагалось. У лягушек мне бы дали попить воды и — все! Труп — воронам. Знаешь, как они травят друг друга? Ну, если, допустим, не могут поделить добро, а напрямую сражаться не хотят или не могут.
Приходит, к примеру, в дом гость, а хозяин только и думает, как его извести. Гость кланяется, отказывается от еды и питья — обычай не велит садиться за стол в чужом доме. Тогда хозяин, чтобы показать, что еда безопасна, берет яблоко и режет его пополам ножом. Одну половинку ест сам, другую протягивает гостю. Тот кусает и падает к ногам довольного хозяина в страшных судорогах. А всего-то: одна сторона лезвия оказалась смазана ядом. Лягушки, к тому же, страшно подозрительны. И ленивы. Змеи богаты, их болотные соседи — не очень. Что между собой цапаются, что с другими. Но Лягушки не бойцы. Попади я к ним, на первом же посту отравили бы, только за высокий рост.
— Тогда остается, рыскать по всему герцогству?
— Остается, — угрюмо подытожил конь.
Глава 7
Саня
За спиной топал и спотыкался Шак. Сане захотелось отвесить Апостолу плюху. Получишь сдачи, может, в голове прояснится. Хотя, все и так понятно, яснее ясного. Пелиноры коту уже такой пучок соломки подстелили: падай — не хочу.
Сегодня утром, отдав последние приказания, князь потихоньку отвел Саню в сторону и предложил:
— Оставайся у нас.
Так в лоб и попер: женись на Эрике, а я тебе и то и это. Саня брякнул, первое, что пришло в голову: она же, мол, медведица. Князь на него так посмотрел, что коту захотелось спрятаться за колонну.
Эд как-то поведал, что в богатых домах, при известных обстоятельствах, на принадлежность к другому виду не смотрели, а для продолжения рода с востока вызывали, — понимай так: покупали, — чужака со свежей кровью.
Граница большая, не унимался Пелинор, ему и Эрике построят свою крепость, дадут людей. Закняжит крестьянский сын, урожденный котейка, свой род поведет.
Захотелось спросить: от кого? Ага, ему — кошечку в постель, ей — медведика из восточного клана. То-то семья получится. После на отпрысков тех и других границу разделят. Князь Пелинор объявит себя герцогом, а они все ему станут служить верой и правдой. Глядишь, не пройдет и десяти, пятнадцать лет, новое герцогство наберет силу и захватит соседний участок границы. Работы по изловлению нарушителей прибавится. Коту станет не до забав. Почувствует себя господином и вершителем. Разбогатеет. Что там музыкальный ящик, который про блоху печалится! У князя в закромах такие штуки есть: о-го-го!
Пелинор шептал, а сам косил в сторону, не хватились ли их Эд с Шаком. Но те куда-то ушли. Только Бера расположилась невдалеке, с таким видом, будто своими делами занимается.
Дней десять, что ли назад, припомнил Санька, клятвенно себе клялся, что уйдет от арлекинов.
Уходи! Не просто уходи, а под пение победных труб и крики: "Слава!" На пуховых перинах почивать будешь, курятину белым вином запивать. Рядом — готовая на все молодая супруга. Даже терпеть чужака в постели? Готовая! Ее уже приучили. В Меце терпела за страх, здесь будет терпеть за ласку.
А Саня? То-то и оно, что кот просто станет отрабатывать хлеб, густо намазанный медвежьим медом.
В зал вошли Эд, Шак и капитан замкового отряда. Пелинор откатился от Саньки, будто его тут и не было, пошел к друзьям, заговорил о близком празднике. Устали все за последнюю неделю, пора и погулять.
Саня поймал на себе испытующий взгляд Беры, отметил, что княгиня на него порой смотрит не только как на будущего родственника, и убрался в самый дальний угол залы, за выступ камина. Тут стояла широкая тахта, укрытая клетчатым, восточным пледом. Санька присел на край.
Князь Пелинор построит для новобрачных большой каменный дом. Нечего деревянными хоромами баловаться. Эти-то отгрохал исключительно, чтобы угодить жене. Но тут оно понятно: тут тысячи лет простояло укрепление с высоченными стенами, с донжоном. На новом месте встанет надежный форпост. Люди построят — никакие пустобрюхи не пройдут.
Санька станет ловить нарушителей. Попался уродец о двух головах — медведям его. Попалась сумасшедшая старуха с хвостом — заруби на месте. И станет рубить.
Рядом — надел Эда. Не понравится Саньке, как сосед распорядился межевыми лугами — объявит войну. Отольются собаке котейкины слезки, все попомнит! А захочет князь Александр, голову Эда себе на стол прикажет подать. Пелинор, поди, в большой претензии не будет? Р-р-родня!
В зале стало тихо. Все разошлись по своим делам. Только Санька так и сидел на тахте, стараясь унять расходившееся дыхание.
Глядеть в другую сторону что-то мешало. Будто в глаза бросили пригоршню песка. Как он ни смаргивал, как ни тер веки, жжение и пелена оставались. Наконец он бросил свои попытки, улегся на тахту, — благо, никто не лезет разбираться, чего это котяра посреди всеобщего ликования уснул, — и расслабился.
Получилось! Получиться-то получилось, только…
Проливной дождь, мокрый лес, — опять хляби! — кибитка под тентом. Собака свесился через бортк — блюет. Фасолька, известно, плачет. Санька зажимает нос от нестерпимой вони. Шак возится с Цыпой. Та кричит.
Потом… мелькание… стук копыт… тряска. Погоня! Раненый Эд валяется на соломе… И сразу сполохом, жутким откровением: Солька висит, распятой на какой-то решетке. Ее пытают, а Саня сидит напротив со связанными руками. Смотрит и решает…
Его окатило холодом. Полоса шерсти на спине встала дыбом. Так решай, и эдак не отвертишься. Лучше он останется. Пусть друзья сами выпутываются. А и так может повернуться, что все они осядут на границе. Князь заартачится, не отпустит, будут служить, не пикнут. Нет. Шак, пожалуй, уйдет. Это если не надоели еще усталому коню вольные дороги, да неустроенная жизнь. Эд? Не понятно. Он рвется в герцогский домен и других подгоняет. Но Санька чуял, что за высоким лбом просвещенного аристократа в пыльных сапогах крутятся потаенные мысли. Или мерещится? Мамка, бывало, его корила: сам себе напридумываешь всяко, а потом удивляешься, что жизнь иначе рассудила.
Цыпа? Вот тут Саня ничего сказать не мог. И так бабы — сплошной мрак. А в Цыпиной голове вообще ногу свернешь. Другое дело — Фасолька. Эта где хошь, приживется… за что же ее пытать?!
Ой, не морочься, котейка! Права была мамка, что остерегала, далеко мозгами раскидывать. Придет беда, тогда и прикидывай, как выбираться.
Его комната в одночасье преобразилась из простой спальни в роскошный альков. На пол постелили густой яркий, — еще красивее, чем у межвежушки, — ковер. Над кроватью повесили прозрачный полог. От холода таким не спасешься, зато красиво. В шкафчике стояли темные бутылки из княжьего подвала — Пелинор расщедрился, подбросил будущему родственнику винца из собственных запасов. Лучше бы Эду. Тот в вине понимает какой-то свой особый толк: попробует на язык, понюхает и только потом скривиться в отвращении или скупо улыбнется; покивает: наливайте. Санька же только и может отличить кислое от сладкого. Если водка, лучше, откажется. Не большая радость на утро себя дураком вспоминать, да кручиниться: не ты ли вчера соседский плетень повалил.
В другом шкафу Саня обнаружил новую одежду. Вытянул, прикинул на плечи рубашку. Хороша! Кружева на манжетах такие долгие — пальцев не видно. Полотно тонюсенькое. Не крестьянская работа. Как там Эд называл княжество, где такое ткут? Вспомнил: Сервеза. Сидела, значит, в той Сервезе молоденькая девушка и ткала полотно, знать не зная, что оденется в ее работу грубый деревенский кот, которого за ту рубашку купили.
