Иван Безродный - Аэлита. Новая волна: Фантастические повести и рассказы

Наконец очередной рассказ был готов. Он получился большим, но на повесть никак не тянул, хотя бы потому, что в нем было всего три действующих лица. Мелькал там еще четвертый персонаж, но эпизодический, второстепенный и выписанный схематически, хотя Прошин и постарался придать ему черты живого человека.

Он ощутил жуткую, всеобъемлющую пустоту в груди. Нервно ломал пальцы, ходил из угла в угол, поглядывая на отпечатанные листы. Он не понимал, отчего ему сделалось так плохо. Рассказ написан. Можно дать его почитать кому-нибудь. Марине, например, или Корзунову. Нет, сперва Марине, он всегда давал читать в первую очередь жене. Отчего же так неуютно в душе? Оттого, что работа закончена?

— Марина! — крикнул он.

— Я здесь, — донесся слабый голос из-за двери.

— Можешь войти.

Он отпер дверь, пропустил жену, которая вошла, бросив на него испуганный взгляд.

— Прочитай.

— Витя, но как же…

— Читай! — страшным голосом сказал Прошин, и жена вздрогнула, протянула руку к листкам. — Читай! — повторил он, а сам выбежал на кухню, внезапно ощутив нечеловеческий голод.

Он ел и ел, и никак не мог остановиться. Глотал холодные котлеты в белом застывшем жире, вареный картофель; кусал сало, не отрезая, рвал зубами твердый сыр, прихлебывая холодный чай. Жевал, давился. Внезапно почувствовал боль в желудке, остановился с полным ртом. Сколько он не ел? Три дня? Неделю? Нужно быть осторожнее, как бы сдуру не загнуться.

Он медленно встал из-за стола, пошел в кабинет, на ходу дожевывая кусок. Марина сидела за столом, уронив голову на руки, и плакала.

— Что ты? — потрясенно прошептал он и неожиданно для себя подумал, что у него очень красивая и стройная жена, которой он в последнее время уделяет так мало внимания. — Что ты?

— Я не знаю, — сквозь слезы отозвалась она. — Не знаю. Не спрашивай!

Она вдруг разрыдалась в голос и выбежала из кабинета, оставив потрясенного Прошина стоять с забытым куском во рту. Он не нашел в себе силы выйти следом, успокоить ее. Постоял немного, сел, поворошил листы с рассказом, попытался сфокусировать зрение на них, но буквы плыли, смазывались, смысл слов ускользал. Неожиданно это взбесило его, он смял листы в большой тугой ком, швырнул в угол и яростно и в то же время беспомощно заорал.

Потом он кое-как оделся и выбежал из дому. Бродил по улицам, смотрел невидящими глазами на темнеющее небо, огни витрин, проносящиеся по дороге автомобили. Он шел куда-то и не мог сказать — куда. Его толкали, дважды обругали, но он ничего не замечал. Его обходили, потому что он шел прямо, смотря куда-то сквозь прохожих. Но неожиданно возникло препятствие в виде какого-то большого человека, который не стал его обходить, а преградил дорогу. Прошин постоял немного, слегка пожал плечами и попытался обогнуть препятствие, но сделать это ему почему-то не удалось. Человек неожиданно обхватил его руками, сильными и жесткими, как пожарные шланги под давлением.

— Что такое? — Прошин предпринял слабую попытку вырваться и тут же прекратил сопротивление.

— Не что, а кто, — сказал человек, и Прошин понял, что это Корзунов. — Далеко ли собрался?

— Куда глаза глядят, — тихо ответил Прошин.

— Ага! — удовлетворенно произнес Корзунов и отпустил его. — И куда ж они у тебя глядят?

— Я не знаю! — плачущим голосом проговорил Прошин.

— Вот то-то и оно! — подхватил Корзунов. — Не знаешь, так зачем идешь? Мне Марина позвонила, просила тебя найти и вернуть.

— Марина? — Прошин пожал плечами, посмотрел равнодушно.

— Но-но! — строго сказал Корзунов. — Ты тут спектакли из дурдома не закатывай! Здесь тебе не театр, а ты не актер. Ну-ка, посмотри мне в глаза! Так. Смотри, смотри!

Прошин посмотрел. Что-то такое было в глазах приятеля, что-то неуловимое и тревожное. Прошин вздрогнул, огляделся, поежился.

— Ну? — Корзунов смотрел испытующе. — Очухался? Вот и славно. Знаешь что? А пойдем-ка в кабак? Тебе напиться нужно.

— Ты думаешь?

— Уверен! — Корзунов достал трубку, набрал номер. — Марина? Да, я. Он со мной. В невменяемом состоянии. Буду приводить в чувство. Что? Нет, дома не получится. Мы с ним зарулим в одно местечко, здесь недалеко. Потом доставлю его живым и здоровым. Утром только будет больной. Ну, тогда уж и ты за него возьмешься. Нет-нет, только так. Да. Пока. — Он обернулся к Прошину, улыбнулся. — Добро получено. Пошли. И не вздумай упираться!

Он потащил Прошина в какой-то ресторанчик. Прошин не сопротивлялся, его охватила апатия. Они сели за столик, Корзунов по-барски щелкнул пальцами, и тут же к ним подлетел услужливый официант. Прошин не слышал, что заказывает приятель, он сидел, смотрел в одну точку и очнулся только тогда, когда Корзунов заставил его поднять рюмку с водкой. Они выпили, Прошин принялся вяло ковырять вилкой в тарелке.

— Ты закусывай, закусывай, — посоветовал Корзунов. — А то тащи тебя потом на руках.

— Слушай, Леша, — произнес Прошин похоронным голосом. — Я устал. На кой черт он мне сдался, этот талант? Что я такого написал? Он мне всю душу вывернул. Я теперь чувствую себя как аэростат без воздуха…

— Брось, старик! — бодро сказал Корзунов, наливая по второй. — Я тебе не говорил, а теперь скажу. Твой первый рассказ… ну, после того как… В общем — шедевр. Я чуть не удавился от зависти. Честное слово! И другой тоже. Я не читал, мне Марина сказала по телефону. Ты ведь давал ей? Ну вот, ну вот.

— Брось, Леша, — Прошин вяло махнул рукой. — Шедевр не шедевр. Никто этого не напечатает. Вся штука в том, что это мало кто понимает. Я имею в виду то, что рассказ талантлив. Редакторы-то уж точно не поймут. Только после смерти автора. А оно мне надо — после смерти?

— Как не поймут?! — взревел Корзунов. — Они что — дилетанты? Они квалифицированные! Они знают свое дело! Ну ладно, один не поймет, второй не поймет, пятый… Но десятый поймет! И вот только не надо мне говорить, что у нас читающая публика — дура. Не верю! Вся дура у нас — в нечитающей публике, в той, которая пялится в телевизор и дуреет от рекламы пива!

Он замолчал, налил по третьей.

— А забери у меня этот талант, — неожиданно сказал Прошин.

Корзунов поперхнулся водкой, выпучил глаза и посинел. Прошин испугался, принялся колотить его по массивной спине.

— Ты что, сволочь? — прохрипел Корзунов, кашляя и роняя слезы. — Смерти моей захотел, такое под руку говоришь? — Он отдышался, схватил бутылку минеральной воды и высосал ее до капли. — Ты, брат, говори, да не заговаривайся! Отвечай за свои слова. А то за такие шутки…

— Я не шучу.

Корзунов замолчал, с испугом уставился на приятеля.