Макс Фрай - Я иду искать

Менке сделал отчаянное лицо, что, по замыслу, вероятно должно было подтвердить серьёзность намерений его учителя.

— Ладно, — согласился я. — Попробую.

Вдохнул, выдохнул, привычно помянув трёхэтажным добрым словом сэра Шурфа, который за долгие годы непрерывных обоюдных издевательств, составляющих прочную основу нашей дружбы, вколотил таки в меня свои грешные дыхательные упражнения. И правильно сделал, потому что в жизни и правда случаются ситуации, когда умение быстро успокоиться становится бесценным. Вот например сейчас.

Иллайуни почувствовал перемену в моём настроении прежде, чем я сам.

— Спасибо, что выполнил мою просьбу, — поблагодарил он. — Теперь можно и представиться. Меня зовут Ба Шумбай Иллайуни Горда Ойян Цан Марай Абуан Найя, и я из рода строителей и хранителей Харумбы. Ты нас знаешь, ты там однажды был. А я оттуда ушёл. Навсегда.

Я снова медленно вдохнул и выдохнул. И ещё раз. Просто для профилактики. Мало ли, что ещё он сейчас сообщит.

— Я был не совсем там, — наконец сказал я. — Рядом.

— Да, конечно. На берегу. Дальше тебя живым никто бы не пропустил. Но это неважно. Главное, ты успел узнать, чем мы там занимаемся: изгоняем из умирающих смерть и даём им вечное убежище от неё. Вот и славно! Это сэкономит нам кучу времени. Простые вещи я даже ученикам не люблю объяснять, а ты — не мой ученик. Что, честно говоря, жаль. Ух я бы на тебя лапу наложил! Ты даже вообразить не можешь, какое у нас тогда пошло бы веселье!

И рассмеялся безмятежно, как школьница, на которую в этот момент был похож. Но быстро повзрослел, поднял на меня светлые, прозрачные, как чистая глубокая вода глаза и сказал:

— Прости. Я веду себя крайне несдержанно. Но у меня есть оправдание: ты поразил моё воображение. Я ещё никогда ни у кого не видел так красиво открытых Врат.

— Что?!

Иллайуни покачал головой.

— Этого я тебе объяснять не буду. Не желаю говорить о Вратах, которые открывались без моего участия. В этом вопросе я ревнив, как дикие уроженцы далёкого севера. Мне обидно, что твои Врата открыл не я.

— Но кто? — растерянно спросил я. — И почему я сам ничего об этом не знаю?

— Наверное потому, что ты довольно легкомысленный человек, — предположил Иллайуни. — Или просто пьёшь слишком много вина и не замечаешь, что с тобой происходит?

— Да не то чтобы…

— Или у тебя настолько невыносимый характер, что твоя смерть сама сбежала от тебя на край Мира? — насмешливо предположил он.

Я подумал, что последняя версия как раз вполне похожа на правду. Но не стал ничего говорить. Вместо этого снова сосредоточился на дыхании. Иллайуни, конечно, сам виноват, что заставил меня нервничать; с другой стороны, если он и правда решит спрятаться от моего беспокойства на морском дне, получится довольно обидно.

— Ты пришёл сюда с множеством вопросов, но похоже совсем не готов услышать ответы, — заметил Иллайуни. — Но сегодня я немилосерден, и ты всё равно их получишь, хочешь того или нет. Слушай же: я ушёл из Харумбы, потому что мне наскучило изгонять смерть из умирающих. Это изящное искусство, требующее точности и сноровки, но толку в нём мало. Теперь я отворяю Врата тех, кто ещё полон жизни. Меня это развлекает и вдохновляет, а людям может пойти на пользу. Я учу их жить в разлуке с собственной смертью. Дело почти безнадёжное, но мне оно по душе.

С этими словами он улёгся на песок, опустил голову мне на колени, закрыл глаза и умиротворённо улыбнулся, словно только что завершил очень трудное дело и остался доволен тем, как у него получилось.

А я растерянно смотрел на него сверху вниз.

У Иллайуни было удивительное лицо — зыбкое, как рябь на воде. При этом его черты оставались вполне неизменными, менялось скорее впечатление от них. Вот прямо сейчас мне казалось, что левая половина лица принадлежит утончённо красивой старухе, а правая — вполне заурядному мужчине средних лет; в целое эти две половины никак не складывались. При этом, чем дольше я смотрел, тем яснее видел, что старуха вовсе не так уж стара и не слишком красива, а взрослый мужчина становится всё больше похож на ребёнка — что за безумный калейдоскоп!

— Если бы ты захотел у меня учиться, я бы сейчас поведал тебе по большому секрету, что открыть Врата и выпустить смерть, не убив человека, можно только когда он спит и видит тебя во сне, — сказал Иллайуни таким сонным голосом, словно успел задремать, а я разбудил его своим внимательным взглядом. — А потом добавил бы: смерть, вопреки окружающим её легендам, вовсе не разумное существо, с которым можно договориться, она — только сила, импульс, удар изнутри или снаружи, это уж как повезёт. Не с кем там договариваться. И остановить её невозможно, только исчерпать. Поэтому если знахарь, отворивший Врата, хочет, чтобы смерть никогда не вернулась домой и не убила его подопечного, он должен принять удар на себя, умереть чужой смертью, израсходовать её силу по назначению. И это тоже следует делать во сне. Такое изысканное удовольствие: умереть и сразу проснуться, а значит — воскреснуть. Очень это люблю. Из тех редких развлечений, которые не приедаются. Интересно, а тебе понравилось бы? Но нет, этого мы с тобой никогда не узнаем. Ты не захочешь пойти ко мне в ученики, упрашивать бесполезно, я тебя насквозь вижу. Знал бы ты, как мне жаль!

Менке адресовал мне сияющий взгляд. Дескать, теперь вы знаете, чем мы тут занимаемся. А вовсе не зелья от запора для местного населения варим, как вы наверняка думали.

Ну, не то чтобы я действительно так думал. Но Менке честно заслужил этот миг торжества. Поэтому я не стал скрывать от него, что ошеломлён внезапно открывшейся правдой. Да и, положа руку на сердце, хрен бы я это скрыл, даже если бы очень захотел.

«То есть, пока всё остальное человечество дурью мается, вы тут потихоньку делаете людей бессмертными?» — спросил я его, воспользовавшись Безмолвной речью.

«Ну, что-то вроде того», — скромно ответил рыжий Менке, ещё несколько лет назад подрабатывавший уборщиком в столичных трактирах и клубах, случайно связавшийся с дурной компанией юных колдунов-самоучек и загремевший в ссылку вместе с приятелями. Как же всё-таки причудливо тасует свою карточную колоду прекрасная вдохновенная психопатка, которую обычно называют «судьбой».

Если бы у судьбы было человеческое лицо, готов спорить, она бы выглядела в точности как Иллайуни.

От размышлений меня отвлёк тот факт, что покоящаяся на моих коленях голова стала заметно тяжелей. Миг спустя, Иллайуни подскочил, как будто я уколол его шилом, уселся напротив и испытующе заглянул мне в лицо.

— Это ты нарочно? — спросил он.