Джеймс Блэйлок - Война миров

Он огляделся в гараже изучающим глазом. Не следует быть чрезмерным, в «эскорте» нет места излишествам. Коробки с игрушечными поездами лежали стопкой у задней стены, но ни одна из них не вошла бы в «эскорт», даже если оставить крышку багажника открытой. Их следовало бы перебрать и перепаковать, но для этого нет времени. Полцарства за фургон, подумал он, поворачиваясь к поездам спиной. На верстаке лежала пара оленьих рогов, подаренных ему дядей Оскаром двадцать с лишком лет назад. Они прикреплялись к доске красного дерева с кожаной полоской, где стояло его имя. Оскар, его любимый дядя, сейчас уже умер, что является достаточной причиной не оставлять рога пришельцам. До него дошло, что рога образуют клетку размером с громадную корзину, куда можно заложить все, что угодно, поэтому они сами фактически не будут занимать места.

Сумка для боулинга тоже стояла на верстаке, но в данный момент он игнорировал ее и вышел в ночь, неся рога и торопясь вниз к машине, где положил их в багажник. Потом он перенес коробку с одеждой с заднего сидения и запаковал набор путешественника и все остальное среди гнутых отростков рогов. Он помедлил над рубашкой для боулинга. «Почему бы не надеть ее?» — спросил он сам себя, и без дальнейших раздумий натянул ее поверх свитера. Она была немного помятой, однако мгновенно придала ему ощущение безопасности, неких доспехов от грозящих пришельцев. Он пристроил лампу среди одежды в роговой корзине и проверил часы: отправляться надо уже через десять минут.

Подхватив еще одну пустую коробку, он вернулся в гараж. Он потратит на себя еще две минуты, а потом, повинуясь долгу и идя на уступки, все оставшееся время отдаст Лайзе. Он услышал, как захлопнулась дверца машины, пока был в гараже — Лайза за работой. Хорошо. Он схватил свой шар для боулинга вместе с сумкой и прочим и темную коробку, полную рыбьей блесны, что принадлежала его отцу. Там же стояла коробка, наполовину полная старыми журналами «Mad», которые он хранил с детства, и еще одна — с виниловыми пластинками. У него больше нет крутилки, но всегда же можно ее купить…

Он взглянул на пару старых выцветших конвертов и на него нахлынула волна ностальгии. Пластинки составляли солидную часть его прошлого, а без прошлого он был почти ничем, обрывком картона, прожившим утомительную жизнь-мгновение. Его снова пронзила епифания, когда он взглянул вверх на полки в свете летающей тарелки пришельцев — эти предметы, заброшенный в темный лимб шкафов и гаражей, в каком-то существенном смысле слова были им. Человек определяется хламом собственной жизни. Даже волочащийся нищий что-то имеет в своей краденой магазинной тележке, что-то такое, что он будет стремиться сохранить, каким бы жалким оно ни было. Поэты понимают эту истину. Жёны, очевидно, нет.

Он запихнул вместе журналы и пластинки и пошел обратно по дорожке, неся это бремя. С холмов раздавался новый шум, звучащий как рев и выхлопы громадного двигателя, пробудившегося к жизни, наверное, это прогревались лучи смерти, испарители крови, вакуум-душилки, анатомические пробники. Он прибавил шагу, побежав вприпрыжку по дорожке, где чуть не столкнулся об оленьи рога, валяющиеся на траве с его барахлом, аккуратно упакованным внутри. Лайза выкинула их из багажника.

Три картонные коробки с фотографиями стояли там, где были рога. Спокойно и неторопливо он выволок лайзины три коробки и поставил их на траву, вернув назад рога. Потом он загрузил шар для боулинга, картонку с журналами и пластинками, полностью заполнив свою долю места. Приведя мысли в порядок, он побежал назад в гараж, вместо дома, как он поклялся. Поведение Лайзы устранило одну из его уступок. Если дойдет до драки, то либо она должна играть по правилам, либо сами правила катятся к черту. Он снова взглянул на часы, сознавая, что секунды тикают и улетают прочь на тревожной скорости, но когда снова вошел в гараж, то был поражен количеством барахла, разбросанного на полу и верстаке. Он двигал коробки и ящики, открывая крышки, ища свои сокровища, движимый острой ностальгией.

Он нашел свой старый баскетбольный мяч, на котором готическим немецким шрифтом друг написал «Сэр Дюк», таким тогда было его прозвище. Он сунул мяч в свежую коробку вместе с настоящими гавайским тики, вырезанными из пальмового дерева, потом швырнул туда же свою коллекцию бейсбольных шапочек, многие из которых были по-настоящему коллекционными, или могли бы быть, не будь они так поношены. Он схватил свою старую форму «Ред Сокс», прекрасно на нем сидевшую, когда он играл за Пони-Лигу, но теперь слишком маленькую. Удовлетворенный, он выключил свет и закрыл дверь гаража, выйдя из помещения и выпав из времени. Вот она, его маленькая, жалкая коллекция безделушек. Пустяки, вспомнил он где-то читанное, составляют сумму нашей жизни и далеко не всегда элегантную сумму.

Он задумался, не слишком ли чрезмерен со всем этим барахлом, и повинуясь импульсу забросил форму «Ред Сокс» в кусты. Что он хочет делать с формой, которая к тому же на него не лезет? Что до остального — черт, да это же дело принципа, не так ли? Вот до чего дошло, до старого клише.

Он пошатнулся, увидев, что Лайза еще раз опустошила все до единой вещи, из тех, что он уложил в багажник. Коробка с пластинками и журналами стояла на траве рядом с рогами. Она действовала хладнокровно и очень осознанно, делая тем самым простое заявление. И он понимает ее заявление. Она не желает спорить. Выставка его барахла на лужайке является ее точкой зрения. Он поднял глаза на открытую переднюю дверь и увидел ее в доме, торопливо вытаскивающей вещи из китайского комода — наверное, серебро и хрусталь, «ценности», если такова направленность вашего мышления. Ее деревянная шкатулка для украшений стояла на крыльце, готовая к отправлению.

Напротив взревела машина Бордов и задом поехала по дорожке, семейство сгрудилось внутри, подняв стекла для защиты от ужасного шума пришельцев. В спешке Борд сбил мусорные баки, ожидающие на обочине, которые покатились под гору в кильватере машины, с грохотом и звоном рассыпая по улице пакеты с мусором и траву после стрижки газонов. За Бордами следовали другие машины, проезжая по мусору Бордов, отбрасывая металлические баки. Один из баков набрал скорость, вращаясь на ходу, и врезался в обочину в добрых шестидесяти ярдах ниже, где с грохотом остановился, открытым концом глядя вниз, словно отработанная первая ступень стартовавшей ракеты.

Он еще раз посмотрел рациональным взглядом на почти полный багажник, удалив точно половину того, что здесь установила Лайза, и заполнив освободившееся пространство своими вещами, которые он снова подобрал с лужайки. Он затолкал баскетбольный мяч и остальные вещи из гаража позади переднего сидения, оставив место на заднем для того, что принесет Лайза. Ему вдруг сильно показалось, что отсутствует шар для боулинга. Он осмотрел лужайку, но шара там не было. В припадке гнева он зашагал к дому, но потом собрался и заставил себя сделать глубокий вдох. Он начал ощущать меру собственного терпения, но остановился, когда в глаза бросились собственные мусорные баки, стоявшие на обочине. Он с подозрением заспешил к ним, и точно, там среди опавших листьев и срезанной травы лежал шар для боулинга, там, куда она его бросила, сделав совершенно ясное заявление. Мрачно улыбаясь, он вытащил шар, вернулся к машине, отпихнул в сторону коробки в багажнике и вклинил свой шар для боулинга за ними, подальше от взгляда.