Анна Московкина - Исток

Черноволосый сбил его с ног. Снова хрустнула кость, в этот раз жалобно. Снова захлопнулись дверцы клетки. В этот раз резко и сразу.

Будто сквозь туман я наблюдала, как колдун перевязывает мне руку и накладывает лубки. Мы могли остаться в Мыльняках на ночь, но не остались, вышли за ворота. Мужчины подозвали лошадей: Филипп зовом, черноволосый просто свистнул. Брат, кажется, обращался к нему по имени, но оно все ускользало от меня, будто память желала поскорей стереть этого человека. Избавиться от него раз и навсегда.

Ему подошел бы вороной жеребец, велманский верховой например, но прибежала рыжая кобыла со смешным розовым храпом и белой стрелкой на лбу. Пеструшка приветливо обнюхала новую знакомую. Я кое-как забралась в седло.

Мы ехали, пока я чуть не вывалилась из седла, уснув.

Болела рука. Замерзли ноги. Над головой под порывами ветра раскачивались сосны, по небу расползлись набрякшие влагой тучи, не пропускающие робкий утренний свет.

— Где Филипп?

— Уехал в Инессу, — хмуро буркнул колдун, он сидел нахохлившись у костра, похожий на большую ворону. Пук на макушке превратился в ворох не слишком чистых волос, обрезанных по плечи, щетина за ночь выросла еще больше, грозя перейти в разряд бород. Но даже борода и немытые лохмы не смогли его изуродовать до конца.

— Как тебя зовут?

— Майорин.

— И почему мой брат уехал, Майорин?

— Ему нельзя находиться сейчас рядом с тобой — опасно для вас обоих. И ему нужно предупредить твоих родителей.

— Предупредить насчет чего?

— Что их дочурка, которую они так долго считали человеком, оказалась истоком.

В этот раз я не стала переспрашивать. Я знала, кто такие истоки.

— Ты тоже должен уехать.

— Нет, мне ничего не угрожает, тебе тоже.

— Почему? — Он не ответил. Видно, не посчитал нужным. Как не посчитал нужным объяснить деревенской девке, почему надо вырезать все стадо до последнего теленка.

Колдун ушел в лес. Я выбралась из-под одеяла. Расседланные, стреноженные лошади щипали траву. Полянка, на которой мы устроились под одиноко стоящей и оттого широко раскинувшейся сосной, с одной стороны отгородилась от мира стеной леса, с другой речушкой. Мелкая травка перемежалась мохнатыми клеверными головками. Лошади скусывали лакомые шарики, ловко обходя так и лезшие в рот лютики. В котелке остывал взвар, на лопухе лежала половина щуки, рядом горбушка черствого хлеба.

Сначала я увидела ворох сосновых веток, только потом по ногам опознала колдуна. Назвать его Майорином не поворачивался язык — заковыристое имя совершенно не подходило этому потрепанному жизнью бродяге.

— Что ты делаешь?

— Строю шалаш. Скоро начнется дождь, будет лучше, если у нас будет крыша над головой.

— Ты серьезно? Зачем? — Он снова не ответил.

Я ополоснула котелок, действовать только левой рукой было неудобно, но совсем ничего не делать я тоже не могла.

Через пару часов полог туч не выдержал — прорвался дождем, но мы успели перетащить вещи под навес, колдун соорудил его на самой кромке леса, меж двух сосен, натянув на них веревку. Перенесли и костер — горячие угли в котелке, на них накидали мелких насыпавшихся с лапника веток и шишек, сначала они только дымились, но постепенно появились робкие язычки пламени, скользящие меж длинных иголок. Колдун не произнес ни слова.

В нашей семье все были колдунами. Кто сильнее, кто слабее. Наша с Филиппом мать — одна из сильнейших в своем поколении. Отец был скорее воином, чем чародеем, но и его не обделила силой матушка природа. Филипп — воплощение мечты любых родителей, гордость моей семьи. Сильный чародей, хороший воин, обладатель незаурядного ума, порой ему не хватало решительности или, наоборот, мешали излишняя мягкосердечность и умение сопереживать, но эти черты только украшали моего безупречного братца. Я родилась человеком — в семье, где даже кот подозрительно легко приманивает мышей, это горе.

Я не могла учиться колдовать, пришлось учиться драться и лечить. Драться получалось лучше, лекарство больше подходило для женщины. В школу общих наук меня приняли легко, я даже не особо старалась понравиться приехавшему из школы преподавателю, но принять меня на учебу, значило получить покровительство Владычицы Инессы. Мне достаточно было уметь читать и писать. Как ни странно, этим мои умения не ограничивались, и старичок облегченно выдохнул — не придется объяснять другим учителям, зачем это чучело занимает конторку в лекционном зале.

Исток. Это все меняло.

Исток — человек, носящий в себе природный источник силы, не собирающий ее, как колдуны, а вырабатывающий. Но управлять этой силой невозможно, она выходит в чистом — первозданном виде. Годами преобразующие маги искали истоки, потому что силе не нравится быть запертой в клетке, она стремится наружу. Стремится как вода в половодье заполнить все трещинки, впадинки, залить русла высохших ручейков и речушек, напоить каждое деревце и кустик. Даже если для этого придется уничтожить плотину, мешающую выйти из берегов. Плотина — человеческий разум. А колдуны — ручейки, в которые так стремится попасть вода. Черноволосый не зря прогнал Филиппа. Но почему не ушел сам? Почему брат так легко оставил меня наедине с чужим человеком? Или…

За истоками гонялись, бились за них, а истоки рождались все реже и реже, и преобразующие начали использовать накопители и строить магические форты. Для мага или колдуна исток — сокровище.

На ужин колдун принес зайца, дикого лука, таволги и чабреца. Зайца он сварил, заправил луком, а из чабреца и таволги заварил чай. Помощи он не просил, только пару раз с сожалением покосился на мою руку. Может, ему было стыдно, может, жалел, что нельзя свалить на меня готовку.

— Почему сила не пытается влиться в тебя? — Кажется, он уже не отвечал на этот вопрос.

— Я очень сильный маг. У меня большой запас сил. — Колдун протянул мне ложку, ела я неловко. Левая рука слушалась неохотно, будто ворча на свою сломанную товарку.

— Но и Филипп не слабый.

— Не настолько… — неопределенно сказал он.

Перед сном Майорин обошел стоянку, прочертив вокруг кривоватую линию на земле. Он не пользовался пассами и не говорил. Может, и не врет, что очень сильный маг.

Спала я плохо. Стоило задремать, как будил малейший шорох. Колдун лег, повернулся ко мне спиной и больше не шевелился, будто мертвый. На мою девичью честь он посягать не собирался, а когда я стыдливо попросила его отвернуться, чтобы переодеться, оскорбительно хмыкнул и ушел в лес.

Утреннее солнце косыми длинными лучами скользило меж стволов деревьев, лошади казались волшебными коньками, пасущимися на небесных лугах. Уже сейчас было жарко, я вылезла из-под веток. Забывшись, оперлась на сломанную руку, но не почувствовала боли.