Павел Шмидт - Мелкинд Виллейн (Золотой Талисман) (СИ)

Глухие стены особняков знати уступают опрятным фасадам горожан, на перекрёстке мне направо, таком же крохотном, сколь узки улочки.

- Посторонись, разиня! - гаркнул черноволосый всадник на лёгком коне, одет в щёгольский бархат, на поясе клинок в богатых ножнах. Звук множества подков разбивается о брусчатку, рыцарские кони несутся мимо, приходится вжаться в дверную нишу. Вслед за щёголем золотоволосый рыцарь, на лицо давно не молод, но телом крепок, весь в железе доспеха, шлем приторочен к седлу могучего жеребца. Следом оруженосцы на конях попроще, последним юный паж, почти мальчишка, сияет гордо, а как же, доверили копьё господина! Кончик плывет опасно близко к верёвкам с бельем, те натянуты меж вторых этажей.

"Зацепит!", - успел подумать я. Острый кончик боевого копья легко нанизал полотнище, запутался в верёвках, копьё потянуло вверх и назад, выкручивая кисть. Мгновенный испуг на лице, страх вылететь из седла, сменила решимость сохранить честь. Верёвка натянулась тетивой, копьё как гигантская стрела, конь сделал ещё шаг и мальчишку выдернуло из седла как куклу. Верёвка щёлкнула, порванная, простыни белоснежными лебедями садятся на грязные камни мостовой.

На шум в окнах мелькают женские лица, запричитала бабка откуда-то сверху, улюлюканье и свист прохожих догнали всадников, послышалось резкое ржание - рыцари осадили коней.

- Разиня куцелапая, на девок засмотрелся? Смотри, какие кружавчики для твоей подружки! - издевательски захохотал щёголь, подъехал первым, смотрит сверху презрительно на оглушённого пажа.

Последним рыцарь, на загорелом лице краска гнева, готов обрушиться на неумеху. Глаза юноши набухли от обиды, веки едва держат поток слёз. Я посматриваю с интересом: что дальше? Сильный толчок по спине переводит из зрителя в комедианты, меня швырнуло на круп рыцарского жеребца. Щёголь рьяно цапнул за рукоять меча, полоска лезвия блеснула из ножен. Престарелая экономка, это она наподдала дверью, не обращает внимания на каких-то рыцарей, шустро пихает белье в корзину, бурчит под нос нелестное. Пробитая простынь превратила копьё в белый стяг, тот клонится в знак поражения перед коварной бабкой. Рыцарь уже багровый, вот-вот достанется взрывного характера, и мне за компанию.

- Сэр рыцарь! - обратился я, решив игнорировать щёголя. - Паж не нанес урона вашей чести - не выпустил копья!

- Тоже мне, знаток правил выискался! - произнес щёголь агрессивно, конь под ним, понукаем коленом, оттирает в сторону.

Рыцарь зыркнул на пажа, на копьё с белой тряпкой, брови хмуро штурмуют переносицу. Паж как перевернутый жук, неуклюже пытается встать, но мешает древко в крепко сжатых пальцах.

- Оставьте, сэр Хурбис, - бросил рыцарь щёголю. - Да помогите, снимите, наконец, эти тряпки!

Оруженосцы захлопотали над товарищем, экономка тянет с опаской пронзённый пажом трофей. Рыцарь смерил меня с головы до ног, внимательный взгляд замечает и чересчур широкий рот, и сухую смуглую кожу выходца пустынь.

- Кто таков? Не видал подобных тебе.

- Меня зовут Виллейн, сэр рыцарь.

- Я знаю этого мелкинда, подручный колдуна из башни, - вставил Хурбис, губы кривятся в пренебрежении. Старший рыцарь как на жабу наступил, лёгкое отвращение гонит с лица краску гнева.

- Хм, колдун. Сам мал, но малых защищает. Я запомнил тебя, Виллейн. Поехали, вы все! - крикнул спутникам, разворачивая коня прочь, отряд вдарил подковами по мостовой. По улочке ехать некуда, кроме как к башне.

Мелкими барашками набежали облака, солнце бьёт в прорехи лучами, нежно-розовыми в ранний час. Происшествие задержало, и, хотя Мастер не мелочен, решения по огру ждёт сегодня. Я прибавил ходу.

Накануне праздника постоялые дворы забиты отрядами рыцарей со всего королевства. Цепочками вдоль стен домов возки и телеги, откинув дерюги, лезет дремучий со сна люд. Зевают разбойного вида вояки, увешаны разномастным оружием, вёрткие типы разминают длинные пальцы, недобрый их взгляд прилип к кошелям мужичков - хозяев телег. Те проверяют по счёту тюки, всё ли на месте после ночных постояльцев. Трактирщики ставят дополнительные столы под открытое небо - кормить народ.

Лабиринт проулков ведёт на центральную, улица известна питейными заведениями, дальний конец упирается в рынок, что у городских врат. Двери ближайшей таверны полуоткрыты, боднув створку, вынесся белобрысый парень, ноги не успевают за широкими плечами. Лужа напротив готова принять, но здоровяк, взмахнув руками, кое-как устоял. Пошарил на поясе, там тощий кошель, пальцы тщательно промяли ткань, вдруг заблудилась монета. На простом деревенском лице детская обида, резко сменилась на взрослую злобу. Здоровяк погрозил кулаком в тёмный зёв таверны, но войти не рискует. Позыркал на ком отвести душу, рядом я. Цедя под нос ругательства, здоровяк затопал в сторону рынка.

Иногда, малый рост спасает от неприятностей.

Я нырнул под вывеску в виде бездонной бочки. Из приоткрытой двери разноголосый шум, мощно несет пивом и мясом, жареным с луком. В зале под крышей коптят светильники, но толку чуть, многолетний слой сажи чудом держится поверх балок, а половина столов занята выпивохами. Не беда, место близ кухни как всегда свободно, я плюхнулся на полированный задницами посетителей табурет. Отсюда хорошо виден центр, пара столов составлены торцами, за ними шумит компания: простые воины из отряда или наёмники, слетелись на слух о походе. На кухню спешит девчушка, в руках пирамида пустых кружек, среди рож посетителей простое лицо с веснушками как оазис в пустыне.

- Вам дядюшку позвать?

- Да, надеюсь, не занят, - ответил я с улыбкой. Девчонка несётся дальше, скорее утка, чем лань, пропойцы провожают масляным взглядом, ладони так и тянутся отвесить шлепка по сочному заду. Полминуты и служанка снова здесь, оловянные кубки появляются как из воздуха, следом закупоренный кувшинчик. А вот и трактирщик, редкие седые волосы тщательно прилизаны назад, щёки хотят стечь на плечи и держатся на бакенбардах. Руки гостеприимно в стороны, как прижмёт к необъятному брюху, не продохнуть.

- Виллейн, мой мальчик! Давно не заходил, не знаю что отвечать тётушке. Мучит письмами, а ты всё пропадаешь, хоть и рядом! - сказал он, на лице добродушное выражение. Вдыхаю поглубже перед кольцом рук, для иных - и мне это известно - смертельных, как объятия удава. Не люблю эти людские ритуалы, родовые инстинкты мелкиндов диктуют: каждое прикосновение таит опасность.

- Дела, дядюшка Пикарон. Тётушке так и передай: пойдёт принц на Ретунию - навещу.

- То есть, не скоро, - вздохнул дядюшка. Взгляд когда-то голубых, выцветших глаз обретает на миг остроту, прячет вновь. - Бог с ним, с принцем. Лучше скажи про известное дельце, нашёл что надобно? Да ты пей, тебе бесплатно. Хе-хе!