Тьма на кончиках пальцев - Дмитрий Швец
И отец мой знал об этом. Все мои попытки пожаловаться натыкались на жёсткий взгляд его и молчаливое поощрение экзекуций. Впрочем, не совсем молчаливое, он всегда внимательно выслушивал меня, но наказание отменял редко, всегда объясняя мне, почему. Да и смысла отменять уже полученное не было. Вот если бы можно было сказать, что наказание не справедливо и рубцы на коже тут же затянутся, а боль и обида уйдут.
Не могу сказать, что гувернантка не наказывала и моих сестёр. Наказывала. Ещё как! Доставалось даже четырёхлетней Оленьке. И на вопросы мои, что мог сотворить милейший ребёнок, Анастасия Павловна неизменно отвечала.
- Дети графа Сонина рано или поздно выйдут в общество. Рано или поздно они начнут самостоятельную жизнь. Невозможно подготовить ко всему в этой жизни, но я постараюсь. Я сделаю всё для того, чтобы вы трое как можно меньше страдали от ваших самостоятельных решений. Особенно ты, Глеб.
На вопрос же об Оленьке она не отвечала, даже на прямой, хотя и не наказывала за него. Что уже неплохо. Не отвечала она и почему особенно мне. Чем это я из детей графа Сергея Сонина выделяюсь? Впрочем, у неё ко мне особая любовь, видимо, потому, что я мужчина и старший из детей. Гувернантка, хотя формально я и не был её воспитанником, пользовалась любой возможностью поучить меня жизни.
- Я, — Анастасия Павловна прикрыла книгу. – Я, Глеб Сергеевич, много чего не люблю.
Она, чуть прищурившись, смотрела на меня поверх очков и, казалось, чего-то ждала. Я улыбнулся ей и кивнул, мол, понимаю, я тоже.
Говоря по чести, нет, не понимаю. Проще перечислить, что Анастасия Павловна любит. Но для этого хватит и пальцев одной руки. Ещё останутся.
- Но несмотря на то что не люблю, вынуждена это делать. А то, что мне нравится делать, то, что доставляет мне удовольствие и радость, вынуждена откладывать, делать редко, или же вообще не делать. Даже если очень хочется. Есть вещи, которые мне очень нравятся, но они либо не очень законны, либо сильно осуждаются обществом. И я, как воспитатель ваших сестёр, попросту не могу себе этого позволить. Это будет ударом не только по моей репутации, но и по репутации вашей семьи. И если моя репутация не имеет в моём возрасте большого значения, то рушить жизнь семьи Сониных я не имею права. Вы мне очень все дороги. Я прожила с вами десять лет, и мне бы не хотелось, чтобы из-за одного моего увлечения страдали многие.
Она замолчала, давая мне осмыслить сказанное. Я осмыслил. Только не понял, о чём она. Что значит не очень законно? Чем эта чопорная, холодная, злая, равнодушная женщина может увлекаться? Чем таким незаконным или осуждаемым?
Подменили её, не иначе! Когда такое было, чтобы от её «Глеб Сергеевич» меня не бросало в дрожь, и спина не покрывалась холодным потом? Да никогда! Когда к имени моему Анастасия Павловна добавляла ещё и отчество, становилось понятно, что лучше бежать из дома. И подальше. На полюс. Говорят, юнгой на корабль в пятнадцать уже можно поступить. Можно и без документов.
Но сегодня в обращение Анастасии Павловны не было никакой угрозы. Напротив, оно было миролюбивым, и, я бы сказал, ласковым. Ох, чувствую, выпустит ещё гувернантка дракона.
И всё же чем таким она увлекается, что это может пагубно сказаться на отношении в обществе даже к нам. Я встретился с гувернанткой взглядом и тяжело сглотнул. Очки её сползли на кончик носа, глаза прищурены, смотрят на меня с каким-то странным интересом, губы непривычно улыбаются и не той сухой, скупой, почти незаметной улыбкой, что иногда проступала на них. Тут улыбка другая, открытая, незнакомая, а слегка закушенный правый уголок нижней губы делал её… привлекательной?
Я сглотнул, начав подозревать, что именно может бросить тень на честь нашей семьи.
- Я говорю об игре в карты. На деньги. Понимаете, меня, Глеб Сергеевич? Я люблю карты, люблю ставки и до моего переезда сюда, в этот город, я играла. И я играла не ради выигрыша, я играла ради ощущения, ради азарта. Ради чувства, триумфа от победы или паники скорого поражения, от которого захватывает дух. Не скажу, что это совсем незаконно, но игорные дома посещают в основном мужчины. Да, женщинам это не возбраняется, но обществом осуждается. Ставки же, скажем, на бои, даже на бокс, они незаконны. Да, меня бы не посадили в тюрьму, но работы бы я лишилась, а вашему батюшке пришлось бы держать ответ, как он допустил к детям такую, как я. Это могло бы вызвать сомнения в его профессионализме, отвернуть от него даже лучших и преданных друзей. В конце концов, его могли просто начать считать глупцом. Человеком, которого легко можно обвести вокруг пальца. А с таким отношением, от подчинённых и начальства новых назначений ему не видать. Поэтому, перебравшись сюда и устроившись к вам на работу, я больше ни разу не играла. Даже в дурака.
Я кивнул. О да, теперь я прекрасно её понимал. Она ничего не сказала прямо, завуалировала, спрятала, но я всё понял. Она говорит о моём паучке, что спрятался в складках её платья, под её книгой, рядом с её пальцем. И она о нём знает. Откуда? Увидеть она его не могла, я был очень осторожен. Почувствовала? Да ну что вы, если бы она такое могла, то давно уже служила бы на государевой службе. Так откуда? Я внимательно следил, чтобы лапки его не касались её кожи.
- Я просила, — продолжала гувернантка. – Я много раз просила вас не делать этого. И я думала, что вы, как умный молодой человек, перестали это делать. И вот я снова вынуждена просить вас, не делать таких вещей.
- Не делать чего? – я решил разыгрывать удивление, хотя и прекрасно понимал, что она меня поймала, загнала в угол. И ни выкрутиться, ни сбежать не выйдет.
- Не играть с тёмными стихиями, — она подалась вперёд, очки её сползли на самый кончик носа, взгляд стал колючим. – Подобное поведение неизменно приводит к катастрофе.
