Неудачник - Павел Барсов
— Любава, всадники! — В голосе Змейки явная паника. — Сюда скачут.
Вместо боли чувствую лишь приятную пустоту. Не чувствую тела, лишь купаюсь в ощущении нежности и счастья. Вижу снова лицо Любавы – бездонные глаза и улыбка, которой не забыть никогда. Моих губ касается что-то горячее, это попадает в рот и горло, я теряю остатки сознания в ярком омуте неизвестных эмоций, которые сменяет кромешная тьма.
Я по-прежнему не чувствую ни тела, ни глаз. Мой слух выхватывает далёкие голоса.
— Подмога это была, что князь обещал…, — Голос немолодой, но сильный. — помогли, сердешные. Дошли бы, глядишь, разом и управились.
— Он деревню спас и вас всех. — Голос Любавы тихий и печальный. — Я лишь сил ему дала малость, чтоб поправился. Ни во что не превратится он.
— Брешет упырица! Поднимется упырём или вурдалаком. — Въедливый скрипучий мужской голос звучит откуда-то сверху. — Добить его, меч в сердце, не то изведёт всех за неё.
— Я же зла никому не сделала. — Голос её всё более тихий и молящий. — За что? Защити.
Последние слова прозвучали совсем шепотом, словно шелест травы. Таким же тихим был и ответ – молодой мужской голос шептал, выплёскивая боль и горечь.
— Защитил бы или на костёр следом за тобой пошёл бы ещё вчера, пока не отвергла прилюдно. — Слышен глубокий вздох, как стон раненого. — А теперь…
— Посадник. — Скрипучий снова прогремел, как с неба. — Отойди, околдовать может.
— Забыл, что ли? Он ею давно околдован. — Сильный грубый голос прозвучал ближе. — Уйди от греха, Ратмир, не заставляй на тебя меч поднимать.
Понимаю, что творится недоброе, но я весь — лишь слух, ни тела, ни стука сердца не чувствую. И уши не закрыть, чтобы не слышать рвущий душу разговор.
Для меня всё заканчивается тихим скрипом меча.
— Не посмеешь ты умереть. — С трудом в тихом вое узнаю голос Змейки. — Она себя обрекла, чтобы ты жил.
— Где она? — Хриплю.
Встать не могу, но теперь себя чувствую. Всё чувствую, каждую жилу и мышцу, каждую царапину. И как кровь кипит по венам, тоже чувствую. Но сил даже приподняться не хватает.
— На! — Снова чувствую обжигающую влагу на губах и в горле.
Вкус странный, теперь понимаю, что пью – кровь. Кажется, с каждым глотком меня распирает сила. Когда этот поток заканчивается, сажусь и жду, пока прояснится в голове, туман рассеется. Змейка смотрит на меня впадинами тёмных выплаканных глаз.
— Где она? — Повторяю вопрос всё так же хрипло.
— Нет её. — Едва слышно, а может и вовсе одними губами шепчет. — Сожгли Любаву. И дядьку убили, когда он увещевать их пытался.
Поднимаюсь на ноги, падаю, поднимаюсь снова, ухватившись за меч, что лежал прямо под моим телом, опираюсь на него, как на посох. С другой стороны меня подхватывает Змейка.
— Где? — Она непонимающе смотрит. — К ней отведи.
Бредём недолго молча, задумываюсь о происшедшем. Осознаю, что до её голоса, нежного, мягкого, жизни своей не помню вообще. С него теперь начинается моя память и душа волком воет, что не услышу его больше никогда.
Кострище развеянное шириной в два роста человеческих, лишь пыль и пепел, ни дымка, ни тепла.
— Я долго в мороке был? — Падаю на колени, опираясь на меч.
— Ночь, день и ещё ночь. — Голос её неживой, словно ветер шумит.
— А эти где? — Скриплю зубами от бессилия что-то изменить.
— Деревня в двух верстах за холмом. Мстить пойдёшь?
— Долг воздам. Ей…
— Не думаю, — Змейка тихо всхлипывает, — что она хотела бы. Дядька нас учил, что сила доброй быть должна. Только где теперь они… с добротой этой…
5
Смотрю на гостью издалека, опершись на косяк двери. Сидит, абсолютно расслабившись, откинув голову на спинку кресла и закрыв глаза. Лишь по блестящим губам делаю вывод, что перекусить она успела. Вполне можно подумать, что задремала, если бы не слегка учащённый пульс. В симпатичной головке за этим милым спокойным личиком сейчас происходит нешуточный всплеск мозговой активности. Ни страха, ни возбуждения не чувствую. Тихо направляю в её сторону своё дыхание. Спустя какое-то время на её губах проступает улыбка.
— Снова хочешь, чтобы я сама попросила? — Говорит, не открывая глаз.
— Нет. — Подхожу и останавливаюсь совсем рядом. — В этот раз попросить будет мало.
Её глаза резко открываются и впиваются в меня ехидным взглядом.
— Переходим к пыткам?
— Можно и так сказать. — Усаживаюсь в кресло. — Я готов услышать твою просьбу насчёт имени.
— Я хочу знать, — она мрачнеет, останавливается на мгновение, понимая, что обратно отыграть этот момент будет сложно, — кто убил мою мать.
— Зачем? — Задаю простой вопрос. — Хочешь убить его?
Качает задумчиво головой.
— Отомстить как-то иначе? — Она никак не отвечает, зависает.
— Пока не знаю. — После долгой паузы бесстрастно произносит. — Просто хочу знать, а потом решу, что с этим делать.
Беру со стола листы из папки.
— Сколько времени ты потратила на аналитику по этим данным?
— Несколько месяцев. — Она недоумённо смотрит на меня.
— И засветилась настолько, что кто-то тебя просто за ручку привёл ко мне в качестве обеда. — Улыбаюсь своим наблюдениям – девочка подрастеряла свою самоуверенность. — Ещё и вдобавок тебя научили, как самой себя приготовить, чтобы мне понравилось. А если бы ты сразу обратилась ко мне, я бы все отметки сделал минут за пять.
— Как бы я тебя нашла? — Обиженно закусывает губку.
— Рецепт мне тоже известен. — Добиваю и наслаждаюсь эффектом – её личику гораздо больше идёт выражение растерянности, а не ехидство и спесь. — И так, зачем мне нарушать наши законы?
Инга хлопает ресницами и молчит.
— Есть один лишь вариант, который меня может заинтересовать. — Она склоняет голову, а я не удерживаюсь от мелкой пакости, снова обдувая её своим дыханием. — Сделка.
Поднятые на меня глазки излучают безусловное согласие.
— Я называю тебе имя. — Театральной паузой заставляю её помучиться. — А ты становишься моей…
—
