Кровавый рассвет - Казаков Дмитрий Львович
– Ларгуэн лас амаррас! Партимос![2] – крикнул сотник, ступивший на борт последним, и всё на судне пришло в движение.
Нет, эльфы не бегали и не орали, как матросы с того же «Дракона», все делалось молча и с достоинством. Но не успела Саттия и глазом моргнуть, как сходни оказались убраны, загрохотала якорная цепь. «Доблесть предков» содрогнулась всем корпусом и медленно двинулась прочь от берега.
С шелестом упали белые паруса со скалящимся алым львом.
– Проводить вас в каюту для гостей или желаете посмотреть на отплытие? – спросил тар-Готиан.
– Посмотрим, – сказала Саттия. – Кстати, мы до сих пор не назвали наших имен…
Этого момента она ждала и боялась. Как отреагируют сельтаро на то, что она не просто из младших эльфов, а еще из Ланийской марки, чьи обитатели веками жили меж людей и не могли сохранить кровь в чистоте?
– Рад буду познакомиться. – Сотник улыбнулся столь торжественно, словно перед ним была по меньшей мере герцогиня.
Услышав имена девушки и гнома, он лишь кивнул и проговорил:
– Будьте моими гостями, Саттия тар-Ролан и Гундихар фа-Горин. На время я вас оставлю, но позже мы обязательно побеседуем…
Он отошел. Гном хмыкнул в бороду, а Саттия облегченно вздохнула и откинула со лба выбившуюся из прически прядь. Пока все прошло нормально, но кто ведает, что будет дальше?
Они стояли у борта и смотрели, как медленно и величественно, словно танцующий кит, разворачивается эльфийский корабль. Скрипел такелаж, покачивались мачты, бурлила вода под килем.
А потом «Доблесть предков» вышла из бухты Харида и поймала ветер. Паруса надулись, и Тенос начал удаляться. Сначала он превратился в зеленую кляксу, затем в пятнышко на горизонте. И только когда исчез совсем, Саттия наконец поверила, что вырвалась с этого проклятого острова…
Судно шло на юго-восток, и шумели у бортов волны.
Харугот из Лексгольма натянул поводья, останавливая коня.
– Клянусь Великой Бездной, все это уже было, – сказал он. – Осталось лишь повторить то, что мы совершили в прошлом году.
Свита, вслед за консулом Золотого государства поднявшаяся на круглую вершину холма, промолчала. Никто не осмелился сказать, что войска устали, что их несколько меньше, чем было тогда, и что во время битвы при Обманной речке у Серебряной империи не имелось союзников в виде орков Великой степи.
Все это Харугот знал сам и все равно собирался победить снова.
В этот раз войска сошлись чуть севернее, чем в прошлый, на древнем тракте, соединяющем столицы двух империй.
– Ари Форн, как ты оценишь их позицию? – спросил консул.
– Они хорошо укрепились, – осторожно проговорил седой командир большого полка, едва не казненный за неудачу при осаде Терсалима. – Я бы не рискнул атаковать их до тех пор, пока не подойдут тердумейцы.
Харугот прибыл к войскам семь дней назад. Приказал посадить на кол нескольких таристеров, отправил орков ловить убежавших в степь дезертиров. Увеличил пайки и дал всем знать, что скоро подойдет помощь. И толпа, чьи мысли были лишь о том, как выжить и побыстрее вернуться домой, вновь стала армией.
Правда, тердумейцы, известные любители медлить и путаться в трех соснах, пока опаздывали, но должны были подойти через несколько дней.
– Верно говоришь, у них хорошая позиция, – сказал консул. – Но ждать мы не можем, мы должны атаковать и победить сейчас.
Войско императора заняло пространство между двумя холмами, оседлав дорогу. И, как положено по всем правилам воинского искусства, выстроило лагерь со рвом, вышками для наблюдателей и частоколом.
Над лагерем поднимались знамена легионов, черные стяги с Синей Луной, вились флаги орочьих родов.
– Наверняка там прячутся баллисты и прочие военные машины, – продолжал Харугот рассуждать вслух, – но у нас есть чем им ответить. Ведь так, брат?
– Конечно, брат, – с улыбкой ответил Шахияр, шах Западной степи. – Наши родичи с востока – не воины, а имперцев мы трепали, словно орел – суслика, и будем трепать снова.
Вождь примерно половины орков Алиона до сих пор полагал, что действует по собственной воле. Он так и не догадался, что в день капитуляции Лузиании стал рабом правителя Безариона. Никто из приближенных к шаху магов не смог разглядеть, что на него наложено заклинание.
– Смелые слова, – сказал консул. – Сегодня нам понадобятся еще смелые дела. А теперь… вы все знаете, что делать.
Он успел хорошо изучить нрав нынешнего императора Серебряной империи и понимал, что тот не будет атаковать, не имея преимущества в силах. Поэтому Харугот не сомневался, что у него есть время как следует подготовиться к битве.
– Да, мессен, – дружно ответили командиры полков, развернули лошадей и двинулись каждый в свою сторону.
Тут были почти все, кого смог собрать консул. На севере, около Ферлина, осталось еще пять тысяч ополченцев и сотня таристеров во главе с ари Марлидом, чья задача следить за эльфами, гномами и йотунами. Те пока заняты междоусобицей, но кто знает, как быстро и чем она закончится?
Зазвучали команды, войско Золотого государства принялось строиться в колонны. Место битвы таково, что негде развернуться во всю ширь, обойти позицию императора очень сложно – мешают овраги и обрывистые склоны холмов. Поэтому оставалось только атаковать в лоб.
Самоубийство… если не учесть одного: в первых рядах пойдут ученики Харугота, и сегодня они пустят в ход всю свою силу без остатка. Точнее, он пустит в ход всю силу, заключенную в их телах. Многие погибнут, но это не так важно.
Куда важнее использовать единственное преимущество, которое у них есть – в магической силе.
– Видит Великая Бездна, пора, – сказал консул, когда ему доложили, что войско готово. – Вперед.
Он подал знак, стоявший рядом дюжий знаменосец помахал огромным флагом с изображением половинки солнечного диска на черном фоне. Загудели трубы, топот копыт раскатился меж холмами. В первых рядах двинулись таристеры на закованных в кольчуги лошадях, за ними – орки и лучники.
Харугот спешился, отошел в сторону от коня. Прикрыл глаза, заставил себя не слышать криков, ржания и звона оружия.
Он увидел… Три дюжины блеклых лиловых огоньков плывут сквозь тьму, и каждый трепещет, словно крохотное сердце. На самом деле это и есть сердца тех, кто считает себя учениками Харугота из Лексгольма, ну а на самом деле является только инструментом в его руках.
Раскатистый грохот донесся со стороны императорского лагеря… похоже, в дело пошли онагры, огромные метательные машины. Несколько огоньков затрепетали чаще, показывая, что их хозяева пустили в ход чары…
Опасность грозит правой колонне, которую ведет Навил ари Рогхарн.
Харугот почувствовал, как камень весом в тысячу унций рассыпался в песок прямо в полете…
Выстрелил еще один онагр, потом третий, и полетели стрелы, а также страшное оружие легионеров – метательные копья. Ученики, шедшие в средней колонне ари Форна, попробовали выставить колдовской щит из Тьмы, и даже продержали его некоторое время. А потом не выдержали напряжения, и один, судя по померкнувшему огоньку, потерял сознание.
«Пора, – решил консул, – сейчас я открою путь».
Он сосредоточился, вызывая образ Храма, что теперь находится внутри смертного тела. Ощутил, как кожа становится твердой, подобно каменным плитам, голова покрывается черепицей, руки обращаются столбами, а откуда-то из желудка поднимается струйка мертвящего холода…
Чернокрылые из сотни охраны Харугота увидели, что вокруг того закрутился, густея, туманный вихрь. Стоявшие ближе рассмотрели, что в нем мечутся крохотные искорки, похожие на алмазную крошку.
Кожа консула стала черной, будто ее намазали дегтем, темные с проседью волосы вздыбились.
– Хорошо… – прошептал он, с усилием поднимая руки и бросая вперед что-то незримое.
Все ученики Харугота, бывшие в этот момент в первых рядах и творившие свои чары, ощутили, что тела перестали им подчиняться. Кто успел испугаться, кто удивиться, но все потеряли сознание. Каждый на миг прикрыл глаза, а когда открыл, то через почерневшую радужку на мир смотрел правитель Безариона.
