Нил Гейман - Звездная пыль

– Ох… Спасибо, – отозвался Тристран.

– Ты окажешься не так далеко от Застенья. Примерно в десяти неделях пути. Ну, может, малость побольше. Но Мэггот говорит, что нога твоей подруги почти совсем вылечилась. Она сможет на нее наступать, кость выдержит вес.

Они с капитаном сидели рядышком. Альберик курил свою неизменную трубку, и поэтому его одежду покрывал густой слой пепла. В те редкие минуты, когда он не курил, он жевал черенок трубки, или чистил ее длинным металлическим инструментом, или набивал ее новым табаком.

– Знаешь, – сказал капитан, глядя на горизонт, – мы подобрали тебя не потому, что ты такой уж везучий. То есть ты в самом деле везучий, раз уж мы тебя подобрали, – но на самом деле мы отчасти приглядывали за тобой. Я и еще кое-кто в наших землях.

– Но почему? – изумился юноша. – И как вы вообще обо мне узнали?

В ответ капитан сложил из пальцев загадочную фигуру.

– На вид похоже на замок, – сказал Тристран. Альберик подмигнул.

– Не стоит говорить так громко, – предупредил он. – Даже здесь, на небесах. Считай, что речь идет о некоем братстве.

Тристран смотрел на него во все глаза.

– Вы знакомы с маленьким лохматым человечком, у которого большая шляпа и огромный чемодан товаров?

Капитан выколотил свою трубку о борт корабля. Движение его руки повторило очертания замка.

– Ну да. И он – не единственный член братства, заинтересованного в том, чтобы ты вернулся в Застенье. Кстати сказать, я вспомнил важную вещь. Передай своей леди: если она желает скрыть, к какому народу принадлежит, ей нужно иногда притворяться, что она ест что-нибудь – да что угодно.

– Я никогда не упоминал при вас о Застенье, – удивился Тристран. – Когда вы спросили, откуда мы, я указал назад, а на вопрос, куда мы идем, показал вперед!

– Именно так, мальчик мой, – кивнул Альберик. – Совершенно верно.

Прошла еще неделя, и на пятый ее день Мэггот заявила, что Ивэйне можно снять шину с ноги. Она разрезала самодельные бинты и убрала палки, и Ивэйна попробовала ходить без посторонней помощи, от носа корабля к корме, держась за перила. Вскоре она уже легко передвигалась по палубе, хотя немного прихрамывала.

На шестой день случился шторм, и моряки поймали своим медным ящиком целых шесть молний. На седьмой день корабль вошел в гавань. Тристран и Ивэйна распрощались с капитаном и с командой вольной шхуны «Пердита». Мэггот подарила Тристрану горшочек с зеленой мазью для больной руки – а заодно и для ноги Ивэйны. Капитан дал ему с собой кожаную торбу с сушеным мясом, фруктами и табаком; еще там нашелся нож и трутовица для добывания огня («Да ладно, ладно, парень. Все равно мы здесь закупимся провиантом!»). А Мэггот вручила девушке синее шелковое платье, расшитое серебряными звездами и месяцами («На тебе оно куда лучше смотрится, милая, чем на мне даже в лучшие мои годы!»)

Корабль пришвартовался вместе с дюжиной таких же небесных судов к верхушке высокого дерева, достаточно крепкого, чтобы держать на стволе добрый десяток домов. Здесь жили как люди, так и гномы, а также карлы, сильваны и прочий, еще более странный народец. Вокруг ствола вилась винтовая лестница, и Тристран со звездой осторожно спустились по ней. Тристран испытал невольное облегчение, снова оказавшись на твердой земле, но все-таки непостижимым образом он чувствовал сожаление, как если бы в миг, когда ноги юноши коснулись суши, он навек потерял нечто драгоценное.

Через три дня пути дерево-гавань скрылось за горизонтом.

Они шли на восток, лицом к рассвету, по широкой пыльной дороге, а спали меж камней. Тристран ел фрукты и орехи, росшие на деревьях, и пил из чистых ручьев. Изредка по пути они встречались с другими прохожими. Когда было возможно, странники останавливались на фермах, и Тристран работал по хозяйству в уплату за ужин и ночлег на сеновале. Иногда они ночевали в городах и деревнях, и там порой, когда юноша и звезда позволяли себе отдых в гостинице, удавалось помыться и хорошо покушать – или, в случае Ивэйны, притвориться кушающей.

В городке Симкок-Под-Холмом Тристран и Ивэйна наткнулись на шайку гоблинов-наемников, и встреча могла окончиться весьма плачевно для Тристрана, который провел бы остаток жизни, сражаясь в бесконечных гоблинских войнах под землей, если бы не быстрый ум Ивэйны и ее острый язычок. В Беринхедском лесу юноша имел стычку с огромным рыжеватым орлом, который желал унести обоих бедолаг к себе в гнездо, на корм орлятам, и не боялся ничего на свете, кроме огня.

В таверне в Фулькестоне Тристран добился небывалого успеха, потому что помнил наизусть «Кубла-Хана» поэта Кольриджа, а также двадцать третий псалом и монолог из «Венецианского купца» насчет того, что не действует по принужденью милость, вкупе со стихотворением «На пылающей палубе мальчик стоял». Всем этим багажом знаний юноша был обязан своим школьным дням. Он не раз успел благословить в душе миссис Черри, заставлявшую учеников зубрить стихи наизусть, – пока не стало ясно, что жители Фулькестона решили оставить его у себя на веки вечные и сделать главным городским бардом. Тристрану и Ивэйне пришлось удирать оттуда под покровом ночи, и побег удался только потому, что звезда воспользовалась неизвестными ее спутнику методами и уговорила собак не лаять на беглецов.

Под солнцем лицо Тристрана загорело до коричневатого цвета, а одежда его приобрела оттенок ржавчины и пыли. Ивэйна оставалась все такой же лунно-бледной, и сколько бы они ни прошли дорог, не переставала хромать.

Однажды вечером, когда они расположились лагерем на окраине густого леса, Тристран услышал нечто удивительное: прекрасную мелодию, протяжную и странную. От нее в голове юноши тут же зароились видения, а сердце исполнилось радости и благоговения. Музыка пробуждала в нем образы бесконечных пространств, огромных прозрачных сфер, медленно вращающихся в высочайших воздушных чертогах. Как будто мелодия уносила его далеко-далеко, выводя за пределы самого себя.

По прошествии времени, показавшегося Тристрану долгими часами (хотя, возможно, прошли всего лишь минуты), музыка оборвалась, и Тристран невольно вздохнул.

– Как прекрасно, – прошептал он.

Губы звезды невольно растянулись в улыбке, а глаза засияли.

– Спасибо, – ответила она. – До сих пор у меня как-то не случалось настроения петь.

– Я никогда ничего подобного не слышал.

– Порою по ночам, – сказала Ивэйна, – мы с сестрами пели хором. Мы исполняли песни вроде этой – все о нашей матери Луне, и о сущности времени, и о радости светить во тьме, и об одиночестве.

– Извини, – пробормотал Тристран.