Двойник Короля 7 (СИ) - Артемий Скабер
Осмотрелся. В подвале нашлись верёвки — видимо, для нас же и приготовлены. Связал обоих, затянув узлы потуже.
Подход неплохой для обычного солдата, можно сказать, идеальный. Ломать, испытывать пределы силы, выносливости, боли, соображалки. Проверять, как будет вести себя с превосходящим противником. В других обстоятельствах я бы даже похвалил за их основательность.
В этот момент дверь распахнулась. Журавлёв застыл на пороге, его глаза расширились при виде связанных подчинённых.
— Почему так тихо? — лейтенант осёкся, не завершив фразу. Открыл рот, чтобы что-то сказать.
— Устали, — кивнул я на лежащих мужиков. — Сейчас отдохнут, и мы продолжим.
Журавлёв помрачнел. Лицо его закаменело, только желваки заходили на скулах. Он молча развязал своих людей и вытащил их из камеры. Рыжий всё ещё хрипел, держась за горло. Блондин только начал приходить в себя, мотая головой, как пьяный.
Я наблюдал за этим с каменным выражением лица. Показывать эмоции сейчас — ошибка. Пусть гадают, пусть ломают голову. Чем меньше они понимают, тем лучше для меня.
Без передышки перешли к следующим занятиям. В подвал зашла новая группа — четверо крепких парней. Скрутили, не дав опомниться, и привязали к стулу посреди камеры. Руки и ноги зафиксировали жёсткими ремнями. Один из них принёс ведро и тряпку.
— Начнём, — хмыкнул он, окуная ткань в воду.
Накинули на лицо влажную тряпку. Тяжёлая, липкая, она моментально перекрыла доступ воздуха. Паника — первая реакция организма. Мозг кричит: «Дыши!», но вдохнуть невозможно.
Вода полилась сверху медленно, капля за каплей. Ткань впитывала влагу, становясь тяжелее с каждой секундой. Лёгкие горели от нехватки кислорода. Казалось, что тону. Разум понимал: это имитация, но тело реагировало иначе.
— Кто ты? — спрашивал голос сквозь шум в ушах. — Откуда? Какова твоя задача? Сколько людей в твоей части?
Вопросы повторялись, а напор воды только усиливался и время растягивалось. Боль в груди стала невыносимой, сознание начало мутиться. Наконец тряпку сдёрнули. Я жадно хватал ртом воздух, кашляя и отплёвываясь.
И снова тряпка, вода, вопросы. Раз за разом.
Время… В такие моменты оно ведёт себя странно: то растягивается, то сжимается. И вдруг всё остановилось. Меня оставили, и я уснул, обессиленный. Потом мы продолжили. Какое было время дня, я не понимал. В животе урчало от голода, губы потрескались от жажды.
Методы становились всё изощрённее. Ток… Маленький генератор, клеммы, присоединённые к пальцам, разряд, и мышцы сводит судорогой. Каждая клетка тела кричит от боли. Вопросы повторялись: кто я, часть, где, сколько, задание……К электричеству добавились избиения, потом снова вода. И так по кругу. Казалось, прошло несколько дней. Всё сливалось в один бесконечный кошмар.
Нового уровня достигли, когда добавили звуковые эффекты. Колю где-то расположили рядом, и я слышал, как паренёк истошно кричал. Его вопли разрывали сердце, но он не проговорился, не выдал информацию, как и я. Клятва крови работала. Мысленно улыбнулся. Хотел стать разведчиком, Костёв? Теперь узнаешь, что это значит.
С лица сняли тряпку, и в глаза ударил яркий белый свет. Я поморщился, пытаясь сфокусировать взгляд. Кто-то стоял передо мной — размытая фигура в военной форме. Зрение постепенно возвращалось. Журавлёв. Офицер смотрел на меня с нечитаемым выражением лица.
— Лейтенант, — тихо произнёс я, чувствуя, как саднит пересохшее горло. — Вы бы хоть перед началом дали ответы на ваши вопросы, ну, или стоп-слово какое-то.
Журавлёв поморщился, словно от зубной боли. Коротко приказал развязать меня и вышел, не оглядываясь.
Ремни ослабили. Я размял затёкшие конечности. Тело ломило, но ничего серьёзного. И не в таких передрягах бывал.
Потом привели Колю. Паренёк еле держался на ногах, лицо его распухло от побоев, правый глаз заплыл. Губы разбиты, на шее — следы от пальцев. Костёва трясло, как в лихорадке.
— Павел Александрович, — прохрипел он, падая на колени. — Я не понимаю… За что? Мы же… Мы же свои!
— Терпи, — хмыкнул, прислоняясь к стене. — Это только начало нашего веселья.
* * *
Лейтенант Журавлёв склонился над старым полевым телеграфом. Аппарат стоял на маленьком столике в углу подземного бункера. Помещение освещалось единственной керосиновой лампой, отбрасывая длинные дрожащие тени на стены. Н них были развешаны карты, исчерченные красными и синими линиями: позиции наших, позиции врага, стрелки наступлений, пунктиры отступлений.
Пальцы быстро стучали по ключу, отправляя зашифрованное сообщение:
«Он прибыл. Взяли в работу. Делаем, как вы просили: сразу и жёстко. Уже три дня без отдыха. Пытки… Он их перенёс, что удивительно. Зачем-то притащил с собой пацана, ничего из себя не представляющего. Но яйца есть, тоже всё стерпел. Переходим к следующему этапу».
* * *
Я открыл глаза. За нами пришли, приказали встать и следовать. Помог Коле подняться — парня шатало, как пьяного. Вышли из камеры и медленно направились по коридору. Ноги затекли, каждый шаг давался с трудом.
Долбаный источник до сих пор в раздутом состоянии. Дискомфорт не проходил, а, наоборот, становился сильнее. Словно внутри спрятали бомбу с часовым механизмом, и теперь она тикала, готовая взорваться в любой момент.
Нас развели по разным помещениям. Меня затолкнули в камеру, где уже ждал Журавлёв. Рядом с ним сидел человек в потрёпанной одежде. Смуглая кожа, раскосые глаза, характерные скулы. Судя по всему, крымский татарин — связанный, с кляпом во рту. Лицо в синяках и ссадинах, глаза горели ненавистью.
— Твоя задача — выведать у него всё, что он знает, — сказал Журавлёв, кивая на пленника. — Это боевая задача. Через час начнётся наступление. Мы уже узнали всё, что смогли. Теперь покажи, сможешь ли ты ломать людей.
— Какие средства я могу использовать? — уточнил, разглядывая татарина. Тот смотрел исподлобья, как загнанный в угол зверь.
— Всё, что сможешь, — хмыкнул Журавлёв с таким видом, будто у меня ничего не получится.
Лейтенант вышел, оставив наедине с допрашиваемым. Я сел на стул напротив и зевнул. Пленник выглядел измождённым: лицо осунулось, скулы заострились, под глазами — тёмные круги от недосыпа. Одежда порвана и испачкана, руки в ссадинах от верёвок.
Вытащил из его рта кляп. Татарин тут же сплюнул и прохрипел:
— Русский мраз!
— Русская мразь, — поправил его. — Ты, если хочешь оскорблять, делай это хорошо.
— Сдохнете тут все, — оскалился он, демонстрируя разбитые губы.
Я оглядел помещение. На столе — бумага и карандаш. Мог бы показать многое из того, чему меня научили ещё
