Двойник Короля 7 (СИ) - Артемий Скабер
На этом мы и порешили. Дорого же мне обошёлся Коля Кость. Но ничего, отработает.
Старший лейтенант пытался возмущаться, услышав об отправке слабого солдата в ССР, но майор дал разрешение. Патронов жеманно возражал, прикрывая свою жадность заботой о качестве подготовки кадров в разведке, но Горбунков отмахнулся от него, как от назойливой мухи.
Пацану даже сержанта присвоили, чтобы вопросов меньше возникло. Была мысль как-то узаконить Лахтину, но девушка, разведка, моя слуга… Такое бы прокатило только у офицеров.
Вернулся в казарму. Коля был уже собран и ждал меня. Его глаза лихорадочно блестели, а на ладони всё ещё виднелся свежий рубец. Какие-то жалкие пожитки в потёртом вещмешке — вот и всё его имущество. Зато сам вымылся, заправился, начистил сапоги до зеркального блеска. Явно хочет произвести впечатление.
— Иди получи документы, — махнул ему рукой. — Ты за всю жизнь со мной не расплатишься.
Рядовой убежал, как ребёнок, которому пообещали новую игрушку. Вот и мой первый верный слуга в армии. Не самый сильный, не самый умный, но преданный. И это уже немало.
А когда он вернулся, то упал на колени и со слезами на глазах благодарил. Даже руку целовать пытался, за что получил по харе.
— Встань, — поморщился я. — Не позорься!
— Вы не представляете, Павел Александрович… — бормотал Коля, утирая слёзы рукавом гимнастёрки. — Я ж родителям отсюда писал, что всё хорошо. А сам думал, наврал в последний раз. Теперь-то, может, и правда всё наладится?
Засранец тронул какую-то струну внутри. Вдруг вспомнились мои родители из прошлой жизни. Как продали меня королевскому двору за десяток мешков золота. Даже глазом не моргнули, когда я оглянулся в последний раз. Шесть детей. На что им седьмой?
— Ладно, не раскисай, — буркнул я, отворачиваясь. — Собирайся. Нам пора.
Я тоже забрал свой военный билет с новой фотокарточкой. Новая должность, направление в ССР. Рассовал оставшиеся пожитки, которых было не так уж много. Взял сумку и в последний раз окинул взглядом казарму. Месяц жизни — сплошная борьба за выживание среди своих же. Не стану скучать по этому месту.
Военная машина довезла нас до вокзала. Пыль клубилась за колёсами, забивалась в глаза, оседала серой пудрой на гимнастёрке. Дорога пролегала через степь — бесконечную, выжженную солнцем. Редкие кустарники цеплялись за жизнь среди камней и сухой травы. Воздух дрожал от жары, создавая миражи на горизонте.
На вокзале нас сопроводили до поезда. Четыре часа, и мы будем рядом с фронтом. Там уже встретят.
Поезд пыхтел, как старый кофейник, дребезжал и трясся на каждом ухабе. В вагоне было душно, словно в бане. Воздух густой от пота и табачного дыма. Я приоткрыл окно, хотелось прохлады. А вместо этого внутрь ворвался раскалённый южный воздух, пропитанный запахом полыни и ещё каких-то трав. Прикрыл створку. Проку никакого, только пыли больше.
Пока мы ехали, я думал о своих планах, а Коля… Он писал родителям письма. Корявый почерк, словно пьяный ворон прогулялся по бумаге, но парнишка старался, даже язык высовывал от усердия.
«Дорогие мама и папа, — читалось в его письме, — я жив и здоров, служу Отечеству. Меня повысили до сержанта за отличную службу. Скоро отправлюсь на новое место. Не волнуйтесь, я в хороших руках…»
Ложь, конечно. Никакой отличной службы и в помине не было. Но зачем расстраивать стариков правдой? Пусть думают, что их сын — герой.
Достал ещё один бутылёк из пространственного кармана и покрутил его в руках. Чуть красноватая жидкость плескалась в нём, отражая тусклый свет вагонной лампы. Улыбнулся. Почти месяц мне потребовался для того, чтобы из своей крови вывести противоядие от степных ползунов.
То, что я побежал сражаться с ними, имело и ещё одну цель. Проверить наработку. Нанёс такую жидкость на меч майора, и с ней стало проще рубить тварей. А ещё выпил её на ходу. Эффект от отравления уменьшился, даже с моим иммунитетом стал лучше. Уверен, что такое зелье мага спасёт от оцепенения. Глаза по-прежнему будет жечь, как кислотой, лёгкие станут разрываться, но можно будет сражаться.
И это некий задел на будущее. Как я думаю, светлое. Нужно использовать сильные качества и возможности, чтобы не только земельных поставить на свою сторону, но и обычных военных. Зелье такого рода можно продавать втридорога. А если наладить производство, появятся связи, влиятельные друзья.
Ещё одна монетка в копилку моих планов. Разве что источник… Он до сих пор не пришёл в норму. Разбух и застыл. Неприятно, муторно, всё время тошнит. Но придётся терпеть, пока не выяснится, в чём затык.
Мы остановились. Коля вёл себя тише воды ниже травы. Смотрел на меня и ждал приказов. Новый преданный слуга, готовый на всё ради своего хозяина. В его глазах я видел смесь страха и уважения. Подходящий настрой для того, кто готов служить.
Вышли из вагона, нас тут же встретили. Три человека в форме, но без знаков различия. Держались так, словно проглотили швабры. В глазах — холодная сталь и ни капли эмоций, руки лежали на оружии. Точно не обычные солдаты. Движения чёткие, выверенные. Глаза смотрят сквозь тебя, не выдавая мыслей.
К нам подошёл мужик, он отличался от остальных. Судя по погонам, лейтенант. И ещё на шее значок ССР. Бледное, изрезанное шрамами лицо, острый, словно лезвие, нос с горбинкой. В глазах — усталость, безжалостность и равнодушие ко всему, кроме задачи.
— Магинский и Костёв! — он скорее утверждал, чем спрашивал. Голос хриплый, будто мужик давно не разговаривал. — Документы!
Протянули ему наши направления и военные билеты. Лейтенант просмотрел их быстро, но внимательно, задержав взгляд на свежей отметке о присвоении Коле звания сержанта. Его брови слегка дёрнулись, но лицо осталось бесстрастным.
— Грузим! — он кивнул тем, кто был с ним.
— А? — только и выдал Коля, когда ему ударили в шею, и тут же вырубился. Пареньку накинули мешок на голову.
Тело сержанта обмякло, как тряпичная кукла. Двое подхватили его под руки и потащили к чёрному фургону, стоявшему неподалёку.
Ту же процедуру проделали и со мной, наблюдая за реакцией на действия. Я даже не вздрогнул, когда они приблизились. Смотрел прямо в глаза нападавшему, не моргая. Удар был точным — прямо в нервный узел на шее.
В глазах потемнело, ноги подкосились. Последнее, что я почувствовал перед потерей сознания, — как грубая мешковина накрывает моё лицо, отрезая от мира внешние
