Год гнева Господня (СИ) - Шатай Георгий

Немного подумав, Безиан упрямо мотнул головой:

— Ты просто еще слишком молод, брат Ивар. А нынешней молодежи свойственно стремление поскорее разложить всё по полочкам рационального, не оставляя ничего в зыбком тумане метафизики. Чтобы все выглядело гладенько, логичненько и непротиворечивенько. Но промысел Божий переходит границы рацио.

— Быть может, оттого, что наше рацио покамест не дотягивает до рацио Господа?

— «Покамест»?! Уж не думаешь ли ты, в заносчивой гордыне, что божья тварь когда-то сможет сравняться с Создателем? Давай сделаем вид, что ты этого не произносил, а я — не слышал! — Похоже, слова Ивара не на шутку рассердили лекаря.

— Хорошо, будь по-твоему, брат Безиан, — примирительным тоном произнес Ивар. — Однако я искал тебя не ради богословских диспутов, а по вопросу намного более приземленному. Тот человек, Дамиан, который был с нами в притворе церкви после убийства — помнишь его?

— Разумеется, помню, — пробурчал лекарь.

— Ты не подскажешь, как мне найти того Дамиана?

— На что он тебе сдался? Разве что сгодится посоперничать с тобой в высокомерии и гордыне, — продолжал сердиться Безиан.

— И все же?

— Дом мэра знаешь, где стоит?

— Между рынком и воротами Святого Элигия?

— Да. Там и спрашивай своего Дамиана. Он в доме мэра подвизается, не то писарем, не то приживальщиком.

Лекарь Безиан поднял с земли мертвого голубя и своей обычной стремительной походкой направился за угол голубятни.

***

Новая камера была немного уютнее каменного подвала. Располагалась она там же, в небольшой пристройке к мэрии, которую горожане называли тюрьмой. Окон в камере не было — лишь узкие, в палец толщиной щели между массивными досками. Если приложить глаз к щели, можно видеть, как толчется народ на рыночной площади. Вот пробежали двое мальчишек, таща за собой на веревке дохлую крысу. Вот подвыпившая торговка опрокинула корзину с рыбой прямо на землю и стоит, нелепо растопырив ноги и костеря неизвестно кого.

В самой камере было сумрачно и душно. По бокам, у дощатых стен, сиротливо стояли две низенькие грубо сколоченные кровати с соломенными тюфяками поверх. Ариана пыталась было прилечь на одну из них, но тюфяк просто кишел голодными блохами, тут же принявшимися кусать оголенные шею и руки. Пришлось снова садиться на пол, благо здесь он был не из холодного камня, а из смолистых сосновых досок. Быть может, какую-то из них выстругивал в свое время Жанте? Ариана почувствовала, как удушливый комок подступил к горлу и, зажмурив глаза, тряхнула головой.

Вместо пожилого усатого стражника сегодня дежурил молодой сержант по имени Франсеск. Ариана немало удивилась, когда он, вместо дешевой фасолевой похлебки и куска прогорклого хлеба, принес ей настоящий завтрак богачей: несколько вареных яиц, небольшой ломтик жареной свинины и четвертину пшеничного хлеба. А также обещал забрать заблошенный тюфяк и выдать вместо него новый. Поначалу Ариана принялась отказываться: ведь у них с матерью не было лишних денег, и без того пришлось залезть в долги, готовясь к свадьбе. Но молодой сержант лишь мотнул головой и угрюмо произнес: «Уже заплачено».

Ариана едва не вскрикнула от радости: значит, с матерью все в порядке, значит, ей удалось передать деньги стражникам. Но почему тогда им не дали увидеться? Она напрямую спросила об этом сержанта. Тот лишь озадаченно буркнул в ответ: «Не знаю ни про какую мать. Деньги передал молодой горожанин».

Радость Арианы погасла столь же стремительно, что и зародилась. Значит, это не мать? А кто? Шибале с Ачегорри? Вряд ли стражник назвал бы молодым дядюшку Эстрабу.

— А тот молодой горожанин, что передал деньги, он назвал себя?

— Нет, — мотнул головой немногословный сержант.

— А как он выглядел? Такой рыжий и курносый?

— Нет. Не рыжий и не курносый.

— А он был с другом или один?

— Один. И хватит вопросов, и без тебя голова болит, — Франсеск захлопнул дверь, задвинул засов и удалился по своим делам.

Время тянулось ужасно медленно, словно останавливаясь и замирая на глазах. Думать ни о чем не хотелось, а заняться в полумраке камеры было решительно нечем. Здесь не было даже той наглой серой крысы, что умудрялась смотреть на Ариану свысока, ползая по дну сточного желоба.

За дверью послышались приглушенные голоса. Кажется, молодого стражника и какой-то женщины. Неожиданно женский голос рассыпался кокетливым смехом, сопровождаемым самодовольным бубнением Франсеска. Так удивительно — смех, здесь, в тюрьме. Послышался лязг отодвигаемого засова и скрип открываемой двери.

— О, да у тебя тут уже сидит одна птичка! Франсеск, дружочек, а ты уверен, что твой птенчик вывезет двоих?

Словно поток горячего воздуха ворвался внутрь. Высокаяженщина с блестящими глазами и гладкими черными волосами до плеч вошла в камеру, словно к себе на кухню, по-хозяйски оглядела стены, пол, кровати, затем, зацепившись взглядом за Ариану, небрежно бросила:

— Привет, подружка!

Ариана молча кивнула, продолжая рассматривать незнакомку. Сложно сказать, сколько той было лет: выглядела она довольно молодо — если бы не морщинки вокруг рта и не застывшая на губах гримаса усталости и презрения. Блестящие, словно смазанные маслом карие глаза смотрели вызывающе и жадно, так, будто пытались урвать побольше от этого мира. Длинный нос, утонченный в переносице и расширяющийся книзу, с поджатыми крыльями и раздутыми, словно в гневе, ноздрями, напоминал хищный клюв гордой одинокой птицы.

Стражник Франсеск молча захлопнул дверь, раздосадованный той быстротой, с какой многообещающее заигрывание новой арестантки сменилось холодным безразличием. Сокамерница Арианы, продолжая осматривать свои временные владения, брезгливо поморщилась при виде усыпанного блохами тюфяка. Затем, заметив нашивку на платье Арианы, без удивления спросила:

— Так ты каготка?

Ариана нехотя буркнула в ответ:

— Я Ариана.

— Забавно, — усмехнулась женщина. — Ну тогда я Фераис.

— Фераис? — удивилась Ариана. — Что это за имя?

— Имя как имя, не хуже твоего, — Фераис с любопытством рассматривала Ариану, словно купец, оценивающий новое сукно. — Никогда не имела близких дел с каготами. Видимо, зря. Похоже, среди вас тоже встречаются интересные экземпляры.

— И что это во мне такого интересного? — Ариане было немного не по себе от взгляда Фераис, словно раздевавшей ее глазами.

— Ты замужем? — неожиданно спросила Фераис.

— Нет. Почему спрашиваешь?

— А чем занимаешься? — проигнорировала вопрос Арианы ее новая соседка.

— Матери помогаю.

— То есть ничем. Понятно.

Ариана молчала, рассматривая крупного черного таракана, вразвалочку бежавшего по полу.

— А мальчики у тебя уже были? — как бы между делом спросила Фераис, скидывая заблошенный тюфяк с кровати.

— Какие мальчики? — Ариана не сразу поняла смысл вопроса.

— Не знаешь, кто такие мальчики? — фыркнула Фераис. — Это такие надменные болваны с кочерыжкой вместо мозгов. Которой они и думают обыкновенно.

Ариана не знала, что ответить. За нее это сделала ее новая сокамерница:

— Понятно. Значит, не было. А почему до сих пор не замужем?

Ариану все более поражала та безапелляционность и непосредственность, с какой Фераис задавала столь интимные вопросы.

— Хотя не важно. Лучше скажи-ка мне, — Фераис неожиданно нагнулась над сидевшей на дощатом полу Арианой и принялась едва ли не обнюхивать ее своим птичьим носом с широко раздутыми ноздрями: — Я слышала, что от вас, каготов, постоянно пышет жаром. А еще говорят, что у вас почти все время месячные, а у мужиков ваших — семя льется беспрерывно.

Ариана отпрянула от такого напора, не понимая, чего хочет от нее эта странная женщина.

— Да не пугайся ты так, — Фераис распрямилась и отошла от Арианы. — Так и знала: врут как всегда. Ну а сюда-то ты как попала? Стащила отрез ткани у суконщиков?