Маленький маг (СИ) - Агишев Руслан

— Теперь зачем все это? — бормотал Саран, разглядывая дорогие перстни на своих пальца. — Тлен, пыль… Кровиночка моя…

Виэла для него была единственным светлым пятном в этой жизни. После смерти жены, в которой он души не чаял, дочь стала смыслом его жизни. Саран сразу же бросал все свои торговые дела, когда она просилась на ручки или затевала в его кабинете возню с игрушками. Подросшая Виэла, вообще, не знала ни в чем отказа. У нее были наряды из лучших тканей, украшения из южных самоцветов. Саран даже за немыслимые деньги достал ей горского кота, который до самой смерти признавал только своего хозяина. Дачка же, купаясь в его любви, отвечала ему взаимностью. С радостной улыбкой встречала его после тяжелого торгового дня, обязательно рассказывала обо всех своих детских заботах… Но, злополучное падение с жеребца перечеркнуло всю прошлую жизнь.

— Да… Все, кончено, — он совсем не замечал, как из его глаз стекали слезы. — Ничего не изменить.

В этот момент впереди послушался какой-то шум. Саран поднял голову и увидел бежавшего ему навстречу мальчишку, громко стучавшему по каменной мостовой своими деревянными башмаками.

— Господин Саран, господин Саран! — тут же пискляво заорал тот, едва увидев торговца. — Господин Саран!

Добежав, он не сразу смог заговорить. Грудь его ходила ходуном, превращая речь в вдохи — выдохи и бессвязные обрывки слов.

— … Бежал быстро… Сказали, послали … Беги мол…, — с бешеными глазами, тараторил мальчишка. — А сторож вам… Говорит, ты, Антипка…

Тут Саран с такой силой тряхнул его, что у мальчика клацнули зубы.

— Дочка ваша, господин Саран… Дочка, — Саран в мгновение ока превратился в камень, подозревая самое худшее. — Госпожа Виэла глаза открыла. Открыла, господин Саран!

Однако, торговец уже не слышал его. Отталкиваясь от стен домов, Саран бежал что есть силы к своему дому. «Благие Боги, какая радостная весть! Его кровиночка очнулась! Боги услышали его мольбы!».

Возле дома уже царил ажиотаж. Через распахнутые ворота двора то и дело сначала выбегали, а потом вбегали слуги, лекари, просто знакомые семьи. Раздавались радостные крики, слышался смех. Его хлопали по плечу, поздравляли.

— Дочка… Виэла, — бормоча, пробежал он через двор и по ступенькам поднялся на второй этаж. — Виэла! Дочка! — уже кричал он, не в силах терпеть. — Виэла!

Неужели? Неужели она открыла глаза? Благие боги после года ожиданий… Боги, он так надеялся…

Десяток шагов, отделявших его от комнаты дочери, Саран пролетел одним махом. Правда, на самом пороге он вдруг встал, как вкопанный.

— Дочка…, — слезы непрерывным поток полились из его глаза при виде сидевшей на кровати дочери.

Благие Боги! Глаза ее были открыты! Она сама сидела и махала ему своей худенькой ручкой!

— Господин Саран, осторожнее, — у кровати его подхватил за локоть маг из академии. — Ваша дочь еще очень слаба. Ей сейчас нужно хорошее питание и покой. Не утомляйте ее…

Утомлять? Он? Никогда в жизни! Саран встал на колени перед постелью и бережно прижал к себе ее невесомую ручку. Благие боги, как же она исхудала! Кожа у нее была бледной, просвечивали тоненькие темные жилки.

Чуть позже, когда напившаяся куриного бульона Виэла благополучно уснула, маг увел торговца в другую комнату. Здесь, усевшись, напротив счастливого отца, он завел необычный разговор.

— Это, господин Саран, есть чудо. Других слов я просто не могу подобрать. После целого года паралича ваше дитя смогло само сесть и даже путалось встать. Если бы мне кто — нибудь рассказал об этом раньше, я бы ему не поверил, — маг, худенький мужчина, с глубоко посаженными черными глазами и вьющимися каштановыми волосами, был совершенно искренне удивлен и этого не скрывал. — Волею случая я оказался здесь раньше вас, господин Саран. Я приметил нечто любопытное в комнате вашей дочери.

Он вытащил из кармана своего сюртука небольшую глиняную фигурку олененка, выполненную очень искусно с тщательным исполнением каждой, даже самой маленькой детали. Едва статуэтка оказалась на столике, как в комнату, словно вихрь, ворвался большой пушистый комок, из которого торчали ушки с кисточками на кончиках, лохматый хвост и четыре толстые лапки. Саран сразу же узнал любимца дочери, который весь прошлый год не отходил от ее постели.

Грозно фыркнув, хищник схватил зубами фигурку и тут же скрылся с ней в комнате, где спала его дочь. Маг вскочил и, кивком головы, позвал Сарана последовать его примеру. Они прошли в соседнюю комнату, где увидели необычную картину. Еле слышно мурлыкавший кошак, медленно взобрался на кровать и осторожно положил фигурку на грудь девушки. После чего сам свернулся клубком рядышком.

— Выйдем, — прошептал маг, дергая торговца за рукав. — Видели? — спросил он, когда они оказались в комнате. — Так повторяется, всякий раз, когда игрушку убирают от Виэлы. А знаете, что это за фигурка?

Саран отрицательно мотнул головой. Что он мог сказать? Ничего! На его взгляд, это была самая обычная глиняная игрушка, изготовлением которых балуются многие горшечники.

— Это не просто игрушка…, — в голосе мага появились нотки восхищение. — Это амулет огромной силы, раскрывающийся в тот момент, когда рядом страдающий человек. Он облегчает боль и заживляет раны… Где вы его взяли? Сегодня я доложу об этой находке ректору академии. Он же обязательно поделиться такой новостью еще с кем-нибудь… Будьте готовы к этому.

9. Новый враг или … новый друг

В паре верст от северных ворот столицы, где начинались королевские заливные луга, на невысоком холме было разбито три необычных шатра с узорами горских племен. Яркие белые и синие ломанные линии сплетались на плотной поверхности полотна в характерный орнамент, издавна вызывавший глубокий страх у крестьян, населявших приграничные хутора и деревни. Здесь же, жители окрестных сел первое время тоже сторожились такого соседства, норовя спрятать баб и девок в лесу. Правда, позже, страх отступил, уступив место любопытству. Горцы, приехавший на большой рынок в столицу, парней не обижали, баб и девок не воровали, скарб не грабили. Самый нахальный староста с ними даже небольшую торговлю наладил. Он им воз овощей привез и получил с них почти четыре медяка и одну серебрушку. Позже староста похвалялся, что монет ему отсыпал самый старший из горцев, шаман с очень мудреным именем. Похвалил сельские овощи и сказал, что торговать теперь будет только с ним и ни с кем больше. Правда, сам Шак'ыл Тхаар и слыхивать не слыхивал ни о каком старосте. Тем более никогда не называл его своим знакомым или другом. Голова его в последнее время вообще была занята совершенно иным.

— Радостную весть я скажу вам, братья! — поглядывая на расположившись вокруг очага клановых вождей, проговорил шаман. — Вот уже больше двадцати лун я ждал, когда Великое Небо пошлет мне ученика. Сегодня, в городе землеедов, я, наконец-то, увидел его.

Сидевшие вожди заметно оживились. Кто-то даже зацокал языком, что означало высшую степень восхищения. Услышанное взволновало всех без исключения, ведь появление у шамана ученика означало особую благосклонность со стороны Великого Неба. Правда, вождь северных горцев, здоровенный татуированный детина с выбритой наголо макушкой головы, скривился. Ему пришлось не по нраву, что учеником шамана станет не горец, а выходец из земель землеедов.

— Верно ли Тхаар прочитал знаки Великого Неба? Никогда еще землеед не становился горским шаманом. Разве сможет такой человек понять нас? — он угрюмо насупился, оглядывая остальных. — Он не родился в горах, не слушал грохота лавин, не дышал ледяным воздухом. Как он станет нашим заступником перед Великим Небом? Учеником шамана должен быть лишь горец по крови! — последнее он едва не прорычал, с вызовом уставившись на самого шамана. — А ты, Тхаар, не разучился ли читать знаки Великого Неба?

Ни один мускул не дрогнул на лице шамана, хотя только одним богам известно, чего это ему стоило. «Гарал, этот шакалий помет, все никак не уймется. Вызов мне решил бросить…». Тхаар знал, что такого спускать никак нельзя. Не ответить на вызов по горским традициям значило потерять лицо, что неминуемо приводило либо к смерти, либо к изгнанию. «Как же не вовремя все это. Совсем не вовремя… Мальчишку можно потерять. Великое Небо, не дай этому случиться… Я же вырву печень у этого тупоголового пня. Потом заставлю ее съесть… Нет, лучше буду снимать с него лоскутами кожу. Кусочек за кусочком снимать, а сверху посыпать солью… Я не могу упустить такого ученика. Великое Небо не простит». Мысль, что он может упустить такого мага, приводила его в настоящее бешенство, скрывать которое становилось все труднее и труднее.