Кэйтлин Кирнан - Беовульф
— Государь! Ты не ранен?
— Ни царапины. — Он обнял и поцеловал ее. — Знаешь, Урсула, в молодости я всерьез верил, что король с утра, сразу после завтрака, воюет, потом, после обеда, считает добычу, а после ужина ложится в постель с красавицами. А теперь… Все не так просто…
Урсула насмешливо нахмурилась.
— Даже с красавицами?
Беовульф засмеялся, стараясь быть искренним хотя бы с нею.
— Когда как, Урсула Когда как.
— Сегодня, например?
— Нет, дорогая, не сегодня. — Он опять засмеялся, на этот раз с некоторым сожалением. — Сегодня возраст давит на меня. А вот завтра обязательно, после праздника. Завтрашний день забыть нельзя, ведь так?
Милая мордашка Урсулы моментально посерьезнела.
— Твой день, государь. День Саги о Беовульфе, который снял тьму, поглотившую эту землю. А послезавтра день рождения нового бога, Иисуса Христа… — Она сморщила носик, как будто вспоминая плохо выученный урок. — Спасателя… нет, Спасителя… Купателя… Нет-нет, Искупителя! Еще один праздник. Как хорошо, когда много праздников!
Беовульф улыбнулся и поправил ей волосы, открывая лицо.
— Христмонд. — Беовульф не скрывал отношения к новой религии, уже покорившей полкоролевства, включая и его супругу Вальхтеов. — Юл больше не хорош?
— Юл — старый, Христмонд — новый.
— О старом еще не все сказки сказаны, дитя мое.
Снова шаги. Беовульф обернулся и увидел Вальхтеов в сопровождении священника. Поп в длинной рясе кровавого цвета, в которой он путался, когда забывал придерживать; на шее его болтался огромный золоченый крест из дерева. Голосом ледяным, как и ее фиалковые глаза, Вальхтеов обратилась к Беовульфу:
— Вижу, что ты уцелел, муж мой.
— Да, уж извини, — не без издевки развел руками Беовульф. — Фризские пираты сброшены в море, из которого явились, а ты, дорогая, пока егце не вдова… Потерпи, пожалуйста.
Вальхтеов улыбнулась какой-то искривленной улыбкой, переглянулась со священником.
— Я рада, муж мой.
Не желая длить беседу с Вальхтеов и вызвать неизбежные препирательства, Беовульф повернулся к священнику. Аскетически высохший, тощий ирландец с лицом цвета козьего сыра — кроме крючковатого носа, покрытого сизой подкожной сеткой, и багрового подбородка, выступающего вперед, как стенобойный таран. Король улыбнулся попу, и тот ответил королю неглубоким поклоном. Улыбаться пастер давным-давно разучился.
— Э-э… Святой… отец! У меня к тебе вопрос. Может быть, хоть ты ответишь. Очень уж меня это занимает.
— Попытаюсь, — нервно ответил священник. Вальхтеов жгла короля взглядом.
— Хорошо. Прекрасно. Тогда скажи мне, отец… если ваш бог единственный, то что он сделал с остальными, с богами Асгарда и Ванахейма? Неужто он такой могучий воин, что всех их разделал в одиночку, даже Одина?
Священник моргнул, склонил голову, глядя в каменный пол.
— Бог один, — спокойно ответил он. — И никогда не было никакого другого бога.
Беовульф придвинулся ближе к священнику, терявшемуся рядом с его величественной фигурой. Ростом Беовульф на полторы головы превышал тщедушного ирландца.
— Тогда он парень занятой, ваш бог, дел у него по горло. С гигантами, к примеру, хлопот невпроворот, за детьми Локи глаз да глаз нужен, войска для Асгарда готовить, да еще милость и всепрощение рассыпать на головы людишек, тварей грешных.
— Не нужно насмехаться, государь, — кротко ответил священник.
— Да я и не насмехаюсь, добрый пастырь, — Беовульф с невинным видом заглянул в глаза сначала Урсуле, затем Вальхтеов. — И в мыслях не было — насмехаться. Меня все это и вправду занимает. И я думал, раз он, твой бог, с тобой говорит, то кто лучше тебя это все знает?
— Насмехаясь над Богом, государь, ты рискуешь погубить свою бессмертную душу.
— Что ж, надо мне быть поосторожнее…
— Беовульф, — Вальхтеов встала между мужем и священником. — Сию же минуту прекрати.
— А я еще про Рагнарёк не спросил! — капризно пожаловался Беовульф.
Священник приподнял голову и из-за спины Вальхтеов исподлобья покосился на короля.
— Рагнарёк — языческая выдумка. — И он обратился к королеве: — Твой муж погряз в язычестве, государыня, он насмехается надо мной.
— Я всего только спросил… — запротестовал Беовульф, но взгляд Вальхтеов отбил у него охоту продолжать забаву.
— Прости его, святой отец. Он закостенел в старых привычках, ему трудно отвыкнуть от них.
— Это точно, — согласился Беовульф. — Я безнадежен. Не обращайте на меня внимания. Вот мудрец, который может ответить на все терзающие меня вопросы. — С этими словами он обнял Урсулу, которая тщетно попыталась освободиться от объятия.
— Поговорим позже, муж, — пообещала Вальхтеов.
— Уж в этом я уверен, — вздохнул Беовульф.
Вальхтеов и священник последовали к восточной башне. Снег повалил гуще, ветер усилился, началась пурга, и Беовульф потерял обоих из виду.
— Я ее боюсь, — сказала Урсула. — Она меня убьет как-нибудь.
Беовульф засмеялся и снова обнял ее.
— Нет, милочка моя. Она к тебе не прикоснется. У нее теперь есть новый римский бог, на что ей такая старая боевая кляча, как я? Не бойся, этот бог не позволит ей причинить тебе вред, хоть какой-то от него прок. Она как гром без молнии.
— Государь, лучше бы вернуться под крышу, — сказала Урсула, вовсе не успокоенная заверениями Беовульфа. — Не нравится мне этот ветер.
Беовульф не стал спорить, потому что ветер действительно дул холодный, порывистый, да и потребность в споре он удовлетворил петушиными наскоками на священника. Он поцеловал Урсулу в лоб.
— Действительно, нас может и сдуть отсюда, — засмеялся он. — Схватит и унесет на край земли.
— Да, государь.
Она взяла Беовульфа за руку и повела в безопасную и теплую западную башню.
16 Золотой рог
Вместе с ночью закончилась и завывавшая до самого рассвета снежная буря. Утро осветило толстое одеяло свежевыпавшего снега на кровлях, на улицах и во дворах города. Снег и злой северный ветер, как известно, вызывает громадный орел Хресвельг, сидящий среди верхних ветвей Иггдрасиля. Хлопает орел крыльями, и мир покрывается снегом, вылетающим из-под его крыльев, словно пух.
Виглаф, вспоминая дни, когда зима не выкручивала его суставы и не сводила мышцы, пробрался по глубокому снегу к гранитной платформе, с которой он провозглашал королевские указы и новости о войне и мире. Он остановился в тени двух громадных башен, выдыхая густые туманные облака. Перед платформой уже собрался народ, большая толпа. Он кивал людям, замечая их розовые щеки и красные носы, отвечая на приветствия; осторожно поднялся по четырем высоким ступеням Гранит обледенел, и Виглаф не хотел провести остаток дней, нянча сломанные конечности. Тело его стало уже слишком старым, утратило способность восстанавливать свои функции быстро и надежно. Он повернулся спиной к башням, откашлялся, отдышался, отплюнулся, снова откашлялся… Ох, как хорошо сейчас внутри, перед огоньком, за чашею… теплый мед и теплый завтрак… развалиться в кресле, вытянуть ноги к огню… Однако долг прежде всего. И он расправил плечи, приосанился.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});