Айя Субботина - Сердце мертвого мира

  В Большом обеденном зале пахло свежим хлебом и жареной морковью. Остальные запахи смешались в тугой комок, от которого у Хани мигом набрался полный рот слюны. Девушка поклонилась всем сестрам, старательно не замечая Фоиру, однако та сама вышла вперед и улыбнулась, широко-широко, точно подозревала что-то. Хани с трудом заставила себя растянуть губы в ответ.

  Все расселись по обе стороны длинного стола. Добрая травница Ниара похлопала ладонью по свободному месту на лавке около себя и Хани с радостью заняла его. Окинула взглядом стол: куски мяса, зажаренные до румяной корки, картофель, груши в вине, горшочки со сметаной, пучки свежей зелени. В самом центре - мясная горка, увенчанная помидорами. Напротив ого места, где сидели фергайры, уже стояли наполненные кубки. Каждый- непохожий на своих собратьев. У Ванды был высокий, точно перевернутый колокол, на приземистой ножке, у Тойроны - круглый и пузатый, как бочка. Напротив Хани стоял самый простой, мало чем отличный от крестьянской глиняной кружки, даром что медный да с чеканным ободом по краю. И в нем покоилась алая густая жидкость, будто кто крови налил. От странной мысли девушку передернуло, захотелось сорваться и бежать со всех ног.

  - Мы с сестрами нынче приняли решение, - сказала Ванда, как только встала на ноги.

  Поднималась она не быстро, кряхтела и сопела, то и дело хватаясь а столешницу. Будто сильно сдала за то время, пока Хани вместе с остальными помогала прогнать орды шарашей. Старость нагнала ее, подумала девушка, поднимаясь следом с остальными сестрами. По их же примеру подняла свой кубок. И о каком решении она речь ведет? Говорила же, что место и ей, Хани, на совете, где будут о судьбе Артума решать и выбирать достойного сесть на трон Конунга.

  - Решили мы, - женщина снова замешкалась, подавившись приступом кашля. Никто не торопил ее, фергайры держали кубки поднятыми и терпеливо дожидались. - Быть Берну Конунгом, - наконец произнесла самая старая средь сестер и стальные единогласно присоединились к ее речам, со словами: "Пусть правит мудро!".

  Одна Хани молчала, но в сонме голосов ее безмолвие осталось незамеченным. "Они без меня решили", - толкалась в голове мысль. И тут же пришло откровение, что все это время лежало на самом видном месте, но только теперь глаза Хани открылись достаточно широко, чтоб разглядеть правду. Они никогда и не считали ее ровней. Взяли лишь пользоваться, когда надобно было. Ванда настояла, чтоб Хани приняли в круг, если она верно поняла вчерашние подслушанные слова. А уж теперь, когда порченной колдунье вынесли приговор, так вдвойне понятно было их решение не спрашивать ее мнения.

  Кубки вскинулись вверх, приветствуя будущего Владыку Севера, которому еще только предстоять о том, что выбрали его. Хани повторила следом за всеми. После глянула в свой кубок. Собственное отражение в алом показалось мертвецки бледным, с алыми тенями, точно кто изрезал лицо в кровь. И глаза сделались темными, багряно-красными. Руки Хани пошли мелкой дрожью, отчего вино в кубке разошлось широкими кольцами, отражение размазало рябью. А когда поверхность хмельного напитка успокоилась, Хани разглядела в ней себя. Будто со стороны, подглядывала в замочу скважину за собой же, отраженной в кубке.

  Вот отражение замерло, - точь-в-точь как она сейчас, - стоит и глядит в кубок, будто там чудеса всего Эзершата спрятались. Не спешить пригубить хмельной напиток, чтоб по-чествовать выбранного Конунга. Наоборот, оглядывается - никто ли не наблюдает за ней? И тут же разжимает ладони. Кубок падает, кровавое вино расплескивает, брызги так и рвутся из кружки, того и гляди - окропят лицо.

  Хани моргнула, а когда снова всмотрелась в хмельную гладь, не нашла там ничего, только собственное отражение.

  Сестры пригубили кубки. И Хани, растерянная увиденным, последовала их примеру.

  Раш

  Пир еще только начался, а настроение Раша отошло в царство Гартиса, и там было предано мукам. Карманнику отвели место между Миэ и Арэном. И если второй большую часть пира сидел молча, время от времени кое-как самостоятельно поднимал кружку за здоровье воителей и щедрого хозяина, то таремская волшебница помалкивала, будто в рот воды набрала. И такое поведение раздражало Раша куда больше, чем ее привычная язвительность. Уж лучше бы кололась острыми словцами, чем сидит будто со слабым желудком - звука сказать боится, чтоб не осрамить себя.

  Когда после первого вкушения угощений гости принялись галдеть и громко обсуждать события минувших дней, Раш, воспользовался случаем и выскользнул из-за стола. В большом зале гулял ветер. Все что ли тут так строят, со щелями да сквозняками, зло думал карманник, устремившись в самый дальний угол, приманенный теплым танцем огня в жаровне. Над нею было сооружено нечто вроде воронки, куда благополучно втягивалась часть дыма, но все ж, стоило Рашу приблизиться, в глазах защипало. Карманник с удивлением заметил двоих, что сидели прямо на разложенных шкурах. И как только зады у них не отмерзли, подумалось карманнику, но в голос он только поприветствовал северян и попросил разрешения разделить с ними тепло очага. За последние дни плаванья он успел немного поднатореть в северной речи и теперь кое-как мог донести часть своих мыслей понятно для артумцев. Мужчины мигом загоготоали, наверняка развеселенные его неверным выговором. Раш предпочел сделать вид, что хохот обращен не к нему. Впрочем, северяне тут же радушно закивали, мол, садись, а один протянул бурдюк с пивом. Здесь его делали из ячменя и ржи с какими-то пряными травами, отчего напиток делался горьким и забористым, точно молодое вино. Карманник, который к хмельному всегда относился настороженно, сделал глоток лишь из приличия.

  На шкуры садиться не стал, вместо того вытянулся в полный рост на скамье, гадая, сколько же еще придется торчать в Северных землях.

  Так его и застал таремский купец. По случаю празднества Дюран нарядился в расшитую шелком тунику, щедро сдобренную мехами и каменьями. Сапоги его мягкой светлой кожи стоили, наверное, в половину от цены резвого мерина - еще одно напоминание для Раша, что чужестранец при деньгах, но пока не спешит выполнить свою часть уговора. Впрочем, карманник и сам не спешил, выжидал случай порыться в пожитках нанимателя, да прибрать к рукам то, что сердцу мило окажется. И сегодняшний вечер мог оказаться той самой оказией.

  - Чего не пьешь, уважаемый? - Поинтересовался Раш.

  Купец покосился на обоих северян, но те даже не повернули голов в его сторону. Раш слышал разговоры о жадности таремца и о том, как он собирался нажиться на деревенских, предлагая в минуту отчаяния свои клинки по заоблачной цене. Карманнику дела не было до того, и совесть его не грызла, что протянул руку помощи недостойному. Про себя он частенько посмеивался над северянами: знали бы они о том злодействе, которое задумывал Торхейм, спеси бы с них слезло - семь шкур. Карманник по-прежнему носил при себе кольцо, украденное с пальца мертвого Конунга. И хоть не знал на что оно ему, украденная вещь грела ему не только карман, но и душу.