Лекарство от любви (СИ) - Нестеренко Юрий Леонидович

Физические нагрузки помогли не всем — на следующее утро в армии обнаружилось почти полсотни простуженных. Точнее, чихавших, кашлявших и сморкавшихся в грязь было больше, но у четырех дюжин человек поднялся сильный жар. Изольда велела доставить их к ней и исцелила всех.

— Завтра у тебя сляжет половина армии, лишь бы удостоиться чести наложения твоих рук, — иронизировал Кай.

— Мои люди предупреждены, что за симуляцию полагается такое же наказание, как и за дезертирство, — невозмутимо ответила Изольда. В уставе имперской армии, откуда эта норма была позаимствована, она выглядела вполне логично, но в Армии Любви, разумеется, дезертирство было последним, что могло прийти в голову ее солдатам.

Войско продолжало двигаться вперед, меся ногами, копытами и колесами жидкую грязь, под бесконечным нудным дождем. Даже лицо Изольды — точнее, ее левый профиль — выглядело неестественно бледным, и она то и дело устало прикрывала глаза — но в седле держалась по-прежнему прямо, чему, конечно, способствовали ее жесткие доспехи. Кай понял, что исцеление сразу четырех дюжин человек было для нее утомительным. Не ее специализация, да.

По крайней мере они были избавлены от необходимости жить в такую погоду в палатках. Вдоль теперь уже бывшей имперской дороги хватало поселений, достаточно крупных, чтобы вместить двухтысячную армию (и ныне, разумеется, совершенно пустых). Хотя имперцы и старались при отступлении привести их в негодность, обычно дело ограничивалось разбитыми окнами и дверями; лишь кое-где успевали повредить и крышу. Несколько деревень, правда, были полностью сожжены — вероятно, там жители оказали сопротивление «эвакуаторам» — но в основном дома стояли практически целые. Причем вряд ли дело было в дожде, мешавшем устроить пожары — ведь и в городах, оставленных еще до начала непогоды, наблюдалась та же картина. Вероятно, имперские власти все еще надеялись на победу (очень глупо со стороны тех, кто пока может лишь беспомощно пятиться, думал Кай) и возвращение беженцев домой.

Все же пятиться, надо признать, у них пока что получалось. Хотя новые беглецы и дезертиры, сумевшие скрыться от имперских солдат, присоединялись к Армии Любви каждый день, их счет по-прежнему шел на единицы, максимум — на десятки. (Изольда присматривалась ко всем новичкам, а особенно к прибывавшим поодиночке: что, если поиски Светлых вновь увенчались успехом, и они нашли еще одного убийцу, не подвластного ее чарам? Но ее простейший тест — внезапно продемонстрированный правый профиль — раз за разом не давал результата; новоприбывшие смотрели на нее одинаково влюбленными глазами что до, что после.) И каждый новый день пути по некогда процветавшей, а теперь — безлюдной, словно вымершей после какого-то чудовищного бедствия местности не лучшим образом действовал уже на многих в тащившемся сквозь грязь и ненастье войске. Особенно на тех, кто задумывался о том, что этим бедствием стали они сами. Нет, разумеется, все они были по-прежнему влюблены в Изольду и готовы ради нее в огонь и в воду (причем готовность по части воды подтверждали ежедневно). Но как-то все это было… не так, как представлялось им в мечтах. Романтический поход Армии Любви по Империи, с восторгом ложащейся к ногам их Госпожи, оборачивался более чем прозаическим нудным и тяжелым маршем, в котором нет надежды даже встретить врага, чтобы сорвать на нем злость. Если что еще удерживало солдат — особенно добровольцев, присоединившихся уже во время похода — от потасовок между собой, то главным образом это была усталость, а вовсе не чувство долга и не страх перед наказанием. Ругань, тем не менее, звучала то и дело. Кто крыл Империю и Светлых магов, кто, не вдаваясь в причинно-следственные связи, «проклятую погоду», а кто-то и своих товарищей; те отлаивались в ответ. Ни одного непочтительного слова в адрес Госпожи, конечно, произнесено не было. Но Кай догадывался, как будут дальше развиваться заскорузлые мысли в головах этих вчерашних крестьян и подмастерий, незнакомых с настоящей воинской дисциплиной: гнев, который они никогда не посмеют направить на обожаемую командующую, переместится на ее офицеров, которые что-то там не учли, не предвидели, не так посоветовали и в итоге подвели свою Госпожу и ее преданных солдат. Он предупредил об этом Изольду, вновь предложив ей разогнать тучи — пусть это не высушит дорогу, но солнце вместо нескончаемого дождя способно оказать почти магическое воздействие на настроение людей. Но Изольда повторила, что не желает тратить силы впустую. Отклонила она и предложение отделить наименее дисциплинированную часть войска, оставив ее в качестве гарнизонов в уже покоренных без сопротивления городах, дабы исключить негативное влияние этой публики на остальных. «Я черпаю свою силу в каждом из них, Кай, — напомнила Изольда в ответ. — И эта сила мне понадобится».

Армия вступила в очередной пустой город, предварительно помокнув пару часов под дождем, пока его сперва обследовали разведчики, а затем квартирмейстеры и инженеры определяли наименее пострадавшие дома и приводили их в приемлемое для ночлега состояние; чаще всего личный состав распределяли в большие помещения типа складов и казарм, а не в пустые особняки городских богачей, ибо так приходилось закрывать досками и брезентом меньше оконных и дверных проемов и проще было решать вопросы с отоплением, кормежкой и безопасностью. Это было логично, но это опять-таки не поднимало настроения «победителей», вынужденных спать рядами на полу складских помещений, согревая их общим теплом своих тел, вместо того, чтобы нежиться в господских постелях и мародерствовать в брошенных богатых домах. Пусть даже это богатство — не вывезенное и не уничтоженное на месте — и существовало главным образом в их воображении…

Кай, конечно же, не ютился на тюфяке в общем зале. Изольда и ее старшие офицеры расположились в изящном доме с башенками, выходившем на центральную площадь. Его высокие стрельчатые окна были очень неудобны для разбивания — нужно было расколотить каждый из множества стеклянных квадратов по отдельности — и потому были выбиты лишь на первом этаже, да и там не полностью. Дорогую мебель отступавшие по большей части порубили мечами и алебардами, но тем самым лишь оказали услугу новым постояльцам — обломками мебели было удобно топить камин. Едва двое угрюмых солдат втащили в облюбованную Бенедиктом комнату походную кровать и вышли прочь, Кай блаженно растянулся на ней, закинув ноги в сапогах на спинку и наслаждаясь теплом и отсутствием сырости. В сгущающейся темноте за окнами все так же моросил треклятый дождь, но сейчас даже стук капель по стеклу — где-то там, снаружи — казался Каю почти уютным.

Бенедикт почти сразу начал дремать, но был разбужен стуком в дверь (внутри этого дома большинство дверей уцелело).

— Да! — крикнул он, полагая, что это слуга, явившийся звать его на ужин с Изольдой. Но это оказалась сама Изольда. Походная жизнь способствовала упрощению церемоний.

— Иду… — проворчал Кай, садясь на кровати. — Честно говоря, сейчас мне больше охота спать, чем есть.

— Не капризничай. Лучше радуйся, что получишь полноценную порцию, как всегда. Солдаты сейчас получили сокращенный рацион.

— Где же наши припасы из тыла?

— Едут, — пожала плечами Изольда. — Через все эти продолжающие раздуваться реки по прекрасным нынешним дорогам. Весь завтрашний день мы проведем здесь. Будем отдыхать… и ждать обоз с провиантом. Надеюсь, он прибудет завтра к вечеру или, в худшем случае, послезавтра утром.

— А если нет?

— Придется задержаться еще, как бы это ни было неприятно. После того, как мы форсируем Обберн, тыл для нас будет практически отрезан. Кто не переправится вместе со мной, вряд ли сможет переправиться вообще… Ладно, лично у меня все эти разговоры только усиливают аппетит. Идем.

— Ты не ожидала, что они устроят нам такой потоп?

— Ну, в общем, это приносит свои плоды, — не очень понятно ответила Изольда и ухмыльнулась: — Кстати, у меня для тебя сюрприз. Идем же.