Макс Фрай - Я иду искать

В общем, от побережья Ариморанского моря, где я оказался, до Красной пустыни Хмиро очень далеко. Поэтому предрассветное небо здесь было не багровым, как, в Кумоне, а зеленовато-лиловым. Но вследствие какого-то удивительного оптического эффекта воздух окрасился в интенсивный розовый цвет. Вот что, значит, хотел показать мне Менке. Действительно необычное зрелище. Как будто смотришь сквозь цветное стекло.

Осталось понять, где он сам.

Не успел я мрачно подумать, что вполне мог оказаться на берегу с какой-нибудь другой, неправильной стороны Вечного Вечернего пляжа, как увидел вдалеке человеческий силуэт, приближающийся ко мне настолько стремительно, насколько это вообще возможно для бегущего по песку.

«Эй, — спросил я, воспользовавшись Безмолвной речью, — это ты по берегу мчишься?»

Получив утвердительный ответ, я пошёл ему навстречу, то и дело проваливаясь в песок по щиколотку — очень уж он здесь был лёгкий и рыхлый, совсем не такой, как я привык.

Менке Айро оказался в точности таким, каким я его запомнил: рыжим, долговязым и очень юным, почти подростком. За несколько лет, прошедших с нашей последней встречи, он совсем не изменился. И одновременно стал совершенно другим.

В той или иной степени это произошло со всеми его друзьями-изгнанниками. Храбрая ведьма Айса, когда-то видевшая смысл своей жизни только в магии, делает карьеру под материнским присмотром. Молчаливая Танита превратилась в гениального музыканта и одновременно — энергичную юную леди, способную вдохновенно повести за собой хоть свой Маленький оркестр, хоть целый королевский полк, да ещё и меня прихватить за компанию, заболтав до полной утраты бдительности, а это действительно надо уметь. Лукавый умник Карвен обзавёлся открытой, почти простодушной улыбкой и подкупающей в его исполнении искренностью; впрочем, этой технике как раз можно просто выучиться и применять по необходимости, мне ли не знать. Но, в любом случае, рыжий Менке изменился больше всех. И дело вовсе не в его манерах, настроении и темпераменте. А в том, что оказавшись рядом с ним, я почувствовал, как дрожит и искрится от напряжения реальность, и я вместе с ней, тайно содрогаясь от её счастливого хохота, щекочущего кончики пальцев. Очень знакомое ощущение, со мной это часто случается. По нескольку раз на дню. Стоит только оказаться рядом с по-настоящему могущественным колдуном, а их рядом со мной, хвала магистрам, хватает.

Но почувствовать это, встретившись с юным Менке, я, конечно, совершенно не ожидал. Вот это, я понимаю, называется с толком провести время в изгнании. Все бы так уныло скитались вдали от Сердца Мира. Ну он даёт.

— Ну вы даёте! — сказал Менке. — Тёмным путём в такую даль пришли! А ведь считается, будто это невозможно. В пределах Соединённого Королевства — ещё куда ни шло, у некоторых знаменитых Магистров, говорят, получалось аж до предгорий Энбахо[11] добраться, но дальше уж точно никак. А вы вот так запросто из Ехо — и прямо в Ачинадду! Своими глазами вас тут вижу, но поверить всё равно не могу.

— Просто учителя у меня очень хорошие, — сказал я. — Вот уж с чем действительно фантастически повезло.

— О да, — кивнул Менке. — Это я могу понять. Мне тоже так повезло.

«Это заметно», — подумал я. Но с расспросами на него набрасываться пока не стал. Я-то конечно погибал от любопытства, но нетерпение — не повод превращать в допрос приятную беседу с человеком, который, это сразу видно, сам горит желанием побольше тебе рассказать. Таких торопить — только всё портить.

— Очень красиво сейчас, правда? — спросил Менке. — Такое розовое всё! Перед рассветом так часто бывает. А я обычно сплю с рассвета до полудня. Мастер Иллайуни говорит, это самое подходящее время для сна. Так что я почти всегда успеваю посмотреть на эту красоту. Но за столько лет всё равно не привык. Каждый раз заново удивляюсь.

— Надо же, родная душа, — невольно улыбнулся я.

— Кто — я? — обрадовался Менке.

— И ты, и твой Мастер Иллайуни. Хоть кто-то в Мире правильно понимает, как выглядит идеальный режим дня!

— Мастер Иллайуни говорит, поутру, когда люди бодрствуют, Мир под тяжестью их взглядов становится слишком реальным. Предметы обретают дополнительный вес, а их тени — избыточную чёткость очертаний. Жить в дневном Мире удобно, гораздо спокойнее, чем в ночном, но привычка к спокойствию и удобству грозит утратой внутренней зыбкости. Поэтому время, прожитое при солнечном свете, следует уравновешивать временем, прожитым в темноте. Ночью большинство людей спит, и Мир, пока они его не видят, может дать себе волю, стать таким, каков есть — смутным и неопределённым. Поэтому по ночам следует бодрствовать: глупо и нерасчётливо упускать драгоценное время, когда Мир с нами честен, насколько это вообще возможно с учётом того, что жизнь по своей природе лжива.

— Жизнь лжива?!

— По крайней мере, так говорит Мастер Иллайуни. Жизнь — лукавое обольщение, желанная сладкая ложь, а смерть — нежеланная горькая правда, которой лучше вовсе не знать. А узнав, отменить усилием воли и забыть навсегда. Из всех искусств, которыми следует овладеть мудрому человеку, важнейшим является искусство самообмана; пока преуспеваешь в нём, остаёшься жив.

— Неожиданная концепция.

— Для меня тоже всё это звучит удивительно и в высшей степени странно, — согласился Менке. — Но думаю, Мастеру Иллайуни виднее. Всё-таки он прожил на свете столько тысячелетий, что у меня пальцев на обеих руках не хватит их сосчитать. Наверное успел разобраться.

— Да, за столько времени вполне можно начать понимать, что к чему, — сдержанно согласился я. — Так он, получается, бессмертный?

— Что-то вроде того. Мастер Иллайуни происходит из древнего кейифайского рода. Причём в своей семье он самый младший. У кейифайев редко рождаются дети. Настолько редко, что принято считать, будто они способны производить потомство только в смешанных браках. Но это совсем не так. Просто мало кто из них находит в деторождении источник наслаждения. А усилия, не доставляющие наслаждений, кейифайи считают лишёнными всякого смысла и стараются по возможности их избегать.

— Ага, — растерянно сказал я. И зачем-то повторил: — Ага.

Более осмысленных комментариев у меня пока не было.

За разговором мы как-то незаметно пришли к самой кромке прибоя, и я предложил:

— Давай посидим где-нибудь здесь. У этого моря я ещё никогда не бывал. Хочу на него посмотреть.

— Конечно, — спохватился Менке. — Я сам должен был предложить.

После того, как мы устроились на тёплом песке, он добавил: