Наталья Колпакова - Бегущие по мирам

Борун криво усмехнулся. Радость от того, что он здесь не один, померкла, уступая место привычному страху перед сверхъестественным созданием, мотивы которого – он вдруг это осознал – оставались совершенной тайной.

– А точно поднесут?

– Сомневаешься... – удрученно протянуло существо, и глаза у него стали грустные-грустные. – Не веришь. Родному деду не веришь! Я ли для тебя не...

– Ты стой, ты вот что, погоди-ка, – жарко, лихорадочно забормотал будущий народный избранник, налегши грудью на стол. – Мне из этих палат каменных два пути всего – на трон или на плаху. А твой-то, змеюка, твой в чем интерес? Ведь не человек ты, и нет за душой у тебя ничего человеческого...

– А у тебя есть? – холодно обронило нечто, сидящее напротив, и в голосе его отчетливо послышалось шипение. – Забыл, кто ты такой? Ты ж выродок почище меня! Тебя же слуги собственные боятся. А надо мне того же, чего и тебе: власти.

Змеиный голос смягчился и потеплел. С нежным присвистом он говорил с Боруном о самом для него сокровенном, словно приобщая к общей для двоих тайне.

– Власти, власти я хочу. Посмотри на меня, Борун, посмотри: я знаю и умею больше любого ныне живущего, я почти всемогущ. – И страшным, тоскливым бессилием дохнуло на обмякшего Боруна это признание древней твари. – Но кто я есть в этом мире? Бродяга, цирковая диковинка! Я живу среди подонков и шлюх, ничтожества окружают меня, я нелеп и смешон в их глазах. Ответь, Борун, изберут ли люди правителем такого, как я? Ты станешь королем и в благодарность сделаешь меня канцлером. – Он мгновенно успокоился, облизнул сизые губы раздвоенным языком: – Ведь сделаешь?

Борун кивнул.

– Вот и славненько. Ну мне пора. Отдыхай, набирайся сил. А я навещать тебя буду, о новостях рассказывать.

Дед хлопнул его по плечу, встряхнулся, шевельнул крыльями. И вдруг оторвался от пола, лентой заструился вверх, к окну, просочился между прутьями. Исчез. Борун, как сомнамбула, добрел до кровати, повалился прямо в одежде на постель и проспал до самого обеда.

Глава 13

Оглушительные итоги избирательной кампании

В день оглашения итогов Избрания к Боруну доставили вместо бестолковых тюремных слуг личного камердинера и куафера. Размеренно тек ритуал утреннего облачения. Борун был совершенно спокоен. От нервозности минувших дней заключения не осталось и следа. Он крепко, без всяких сновидений, спал и пробудился на рассвете свежий, с ясной головой, поднятый с постели не тревожным нетерпением, но бодрым предвкушением долгожданного момента. Пробудившись, он потребовал нормальный завтрак и напоследок допьяна напоил простофилю-начальника лучшим, что нашлось в личном винном погребе. Начальник угощался за троих, не забывая подобострастно выспрашивать, всем ли был доволен важный постоялец за время вынужденного пребывания в тюремных стенах. Сам же Борун – с истинно королевской воздержанностью – едва прикоснулся к яствам и кубкам. Ощущение величия момента приподымало его над пошлой обыденностью, возносило ввысь и несло, несло к горнему сиянию власти.

С этим драгоценным самоощущением он вплыл, едва касаясь подметками пола, в зал заседаний Большого государственного совета. На сей раз в зале не чудилось ничего сверхъестественного. Просто очень просторный сарай, гулкий и скудно обставленный. Гонцы из всех провинций, сопровождаемые депутациями виднейших граждан, уже доставили ко дворцу черные каменные урны, наглухо запечатанные заклятиями. Вся эта орава толпилась в прихожей. Знатные горожане с глазами-пуговицами потели от волнения под сукнами и мехами, стражники сбивали в кучу людское стадо, следя, «чтобы чего не вышло». Тут же присяжные маги проверяли сохранность печатей, и повсюду мелькали сполохи света, когда маги сопровождения оставляли в ведомостях личную подпись. В зале уже расселись положенным порядком нобили. Борун занял свое место на отдельном возвышении, у подножия которого встали кольцом воины. Подсчет голосов начался.

Первую урну водрузили на кучу белого песка. Двое служивых магов, явно волнуясь, распечатали узкое горлышко. Развязанное заклятие струйкой лилового дыма заструилось вверх и растаяло. В зеркально-черном тулове, выточенном из цельного куска отполированного камня, зазиял матово-черный просвет. Урна глухо вздохнула, и на волю потянулись чередой, покачиваясь с неловкой грацией, сгустки света и тени. Не ослепительного сияния и не запредельной полуночной тьмы – так, слабые подобия, бледные копии того и другого. Ничего удивительного. Никто ведь не вкладывал в Избрание душу, всего лишь отдавал голос «за» или «против», да и голосовали-то не боги и не маги, а простые обыватели. Но Боруна скудость чувств будущих подданных отчего-то задела. Он полагал, что любовь, которую почти все они, безусловно, питали к нему, сделает голоса, поданные за него, светозарнее и жарче, а ненависть немногочисленных врагов загустит черноту голосов «против». Видимо, он поспешил. Жалкие ничтожества осторожничали, копили силу страсти для будущего правителя, отказывая в ней кандидату. Это было понятно, объяснимо, и Борун, прислушавшись к себе, заключил, что может простить за это свой народ. И со спокойной снисходительностью наблюдал, как светлые и темные сгустки послушно разделяются на два потока, устремляясь каждый к своей чаше огромных, выше человеческого роста, весов. Темных было меньше, чаша «за» начала перевешивать.

Скудно и равнодушно отголосовали провинции. Тупоголовые селяне шарахались от урн, целыми деревнями отказывались голосовать. Словом, то была мелочь. Все решалось в столице.

Урны сменяли одна другую на чистом песке истины. Вдруг очередная словно поперхнулась, беззвучно закашлялась пылью или пеплом. И с усилием извергла из себя престранный шар – тяжелый сгусток неразбавленного багрового мрака. Он не был невесом и эфемерен, он полнился силой, и от упорного его продвижения к цели – нижней чаше весов – веяло угрозой и жутью. Борун видел, как отшатнулись маги, слышал, как согласно охнули члены Совета за его спиной. Он ничего не понимал, наблюдая, как адский шар, добравшись до весов, гирей рухнул в чашу. Из каменного сосуда, помедлив, выбрался невесомый комочек света и скользнул к весам. «Неприятная случайность, – гордясь своим хладнокровием, решил Борун. – Как бы не сочли дурным предзнаменованием. Скорей бы конец!»

Урн в очереди почти не осталось, уже голосовала метрополия. Перенаселенность столичного региона как никогда бросалась в глаза. А дальние провинции на западе пустуют. Не пора ли заняться выравнивающим развитием территорий? Многообещающий проект...

Борун так увлекся, что необъяснимая заминка в подсчете голосов ускользнула от его внимания. Между тем на белом песке в центре зала творилось бесы знают что. Урна хрипела и подпрыгивала, безуспешно пытаясь откашляться. Из ее каменного брюха доносились глухие удары, будто внутри ожесточенно боролись, давя и отшвыривая друг друга от горловины, какие-то тугие тела. Борун очнулся от грез, когда она опасно накренилась, и маг с отчаянным лицом рванулся подхватить урну, но не успел. Огромное каменное яйцо медленно, важно опрокинулось набок, глубоко уйдя в песок, и треснуло вдоль всего тулова, будто стенки его были не толще обычной скорлупы. А из разлома с торжествующим воем полезли багровые шары. Сталкиваясь налитыми боками, клокоча необъяснимой яростью, они устремились к нижней чаше весов и посыпались в нее, вколачивая в пол. А из разбитого сосуда напирали все новые и новые, и гора их росла, погребая весы, расплющивая чашу чудовищным весом.