Томас Барнс - Хозяин тумана

Едва это произошло, как разнообразные ментальные импульсы, освобожденные и источаемые разными секторами, встретились и… в мозгу все словно перевернулось, перемешалось… а Таррейтал понял, что уже сам ничего не отличает.

Пытаясь совсем недавно вклиниться в умы своих разбушевавшихся приятелей, он проникал в их сознание, присутствовал там и явственно ощущал, какая бездна лежала между его мозгом и мозгом каждого из них. Как бы юноши ни поддавались его ментальному влиянию, все равно, каждый оставался самим собой и воздвигал защитную преграду, противясь вторжению.

Но каждого, и Маскея, и Парсонса, можно было представить в виде единой сущности. Себя же теперь Таррейтал так не ощущал…

Новая сторона его натуры с первых секунд своего существования точно не сознавала различий между собой и тем, прежним Вингмохавишну. Их сущности непроизвольно слились воедино и возник такой странный контакт, что принц какое-то время находился в полном ошеломлении.

Ясно одно. С’герху теперь не нужно было налаживать контакт с принцем. Теперь он постоянно присутствовал в его сознании…

Глава шестая

Ветер

Все началось, когда уже наступали сумерки и завершался очередной день их полета на воздушном шаре.

Погода начала портиться внезапно, так что трудно было этого ожидать. Казалось, все шло по-прежнему, как в последние дни. Солнечный диск уже начал плавно спускаться с небесной лазури, он погружался за море в неопределенное призрачное марево, как вдруг налетел прохладный ветер и согнал с разных сторон света тяжелые облака. Черные массивные тучи, поплывшие низко, рядом с воздушным шаром, стали встречаться друг с другом, окутывая корзину темной влажной пеленой. Тучи сцеплялись, сталкивались между собой и громоздили на темнеющем закатном небе свои грозные утесы и замки, которые порой поглощали без остатка воздушный шар со всем его небольшим экипажем.

Прохладный, влажный верховой ветер безжалостно трепал темные спутанные волосы принца. Отросшие за последнее время густые пряди так и норовили закрыть измученное, задубевшее лицо, но он не замечал этого.

Вцепившись замерзшими пальцами в бортик плетеной корзины и устремив вдаль цепкий настороженный взгляд, Таррейтал вертел головой и пытался предугадать, что ждет их впереди.

Никто из его спутников уже не смог бы сказать наверняка, как окончится полет. Который день ветры носили их аэростат по бескрайним просторам воздушного океана, их мотало из стороны в сторону, но ни разу на горизонте не показался хотя бы клочок суши, ни разу жадные взгляды молодых кандианцев не смогли обнаружить нечто, хотя бы отдаленно напоминающее земную твердь.

Жарким днем и прохладной ночью, при палящем свете полуденного солнца или при безжизненных серебристых лунных лучах, каждый час постоянно под днищем корзины воздушного шара повторялась только одна картина. Менялось направление ветра, менялась погода, но юноши видели под собой только серую безупречную гладь воды.

Уже который день, с момента их побега из Небоскреба, под ними простирались только нескончаемые просторы Внутреннего моря.

Молодые кандианцы крепились. Никто не показывал своего отчаяния. Они даже пытались не обсуждать свое положение, хотя на самом деле откровенно понимали, что надежд на спасение оставалось все меньше и меньше.

Проблемы одолевали их, трудности облепляли со всех сторон, но среди всех прочих выделялась главная, — заканчивался запас капсул, наполнявших летучим газом плотную оболочку аэростата. Никто из приятелей не хотел говорить о том, что произойдет в том случае, если это случится до того, как они достигнут суши. Приятели думали об этом каждое мгновение, но старались не обсуждать это и избегали малейших намеков, напоминающих разговоры на эту тему.

Между тем, воздушный шар заметно сдувался, терял управление и снижал высоту. Оболочка сморщивалась на глазах, и ничего сделать было нельзя. Приятели не хотели об этом думать, но понимали, что вскоре неизбежно аэростат должен был упасть.

Непогода постоянно усиливалась, и в воздухе пахло настоящей бурей. Неожиданно Таррейтал понял, что направление ветра переменилось. Воздушный шар словно попал на невидимое могучее течение, и его почти вертикально понесло наверх, так что вскоре он оказался над грозовыми облаками, стелющихся мрачной пеленой над безмолвными просторами Внутреннего моря.

Аэростат поднялся, словно завис под облаками и начал плавно парить, то поднимаясь, то опускаясь на могучих потоках ветра. Он то летел вверх, то стремительно опускался вниз, словно его накрывал разъяренный пенистый гребень огромной волны.

В такие моменты Таррейтал чувствовал, как сердце его точно опускается в желудок. Он крепко держался за трос, боролся с подступающей тошнотой и ему отчаянно хотелось кричать во весь голос, но он сдерживался и не показывал вида.

В очередной раз свирепый поток подхватил их и вознес к небесам. Но после этого началось самое ужасное, — запасы газа заканчивались, и воздушный шар стал постепенно увядать.

Отчаянные взгляды приятелей то и дело поднимались к сморщенной оболочке. Каждое мгновение она уменьшалась в размерах, а вот корзина с экипажем, наоборот, приобретала все больший вес, становясь все тяжелее.

Юношам ничего не оставалось делать. Все, что они, пожалуй, могли предпринять для своего спасения, так это, лишь горячо помолившись Всевышнему, вверить свою жизнь всемогущим рукам Создателя.

Сил изменить что-нибудь у них не было. Им только суждено было, закрыв глаза, смиренно ждать своей участи…

Все они опустились на колени и молитвенно прижали ладони у груди.

— Во имя Отца… — шевелил мясистыми губами необычно бледный Маскей.

— Во имя Распятого Спасителя… — нервным, прерывающимся голосом вторил ему Парсонс.

— Во имя Отца… — запоздало бубнил коротышка Кипис.

И только Таррейтал ничего не мог из себя выдавить. Он смог заставить себя лишь опуститься на колени, но ни одного священного слова не сорвалось с его губ.

Воздушный шар падал уже почти отвесно. Лишь изредка потоки ветра подхватывали его и относили немного в сторону. Плетеная корзина прорезала влажную массу грозовых облаков и устремилась вниз…

— Молитесь! Молитесь, друзья мои! — прерывающимся, хриплым голосом прокричал Маскей. — Настал наш последний час!

Посиневшие от страха губы Киписа и Парсонса беззвучно шевелились, истово повторяя священные слова псалма. Измученный перелетом шут дрожал от страха, закрыв сморщенными ладонями квадратное лицо. Бедный коротышка уже не воспринимал ничего, не мог произнести ни одного слова, кроме жаркой молитвы.