Семейка - Ульяна Каршева
Алик чертыхнулся и стал шагать медленнее, но не сворачивать со своего пути. Там, где-то, его ждали из последних сил. Ему-то что: если замёрзнет, так есть где согреться. И он упрямо впихивал ноги в провальный снег, который, впрочем, изредка всё же удерживал его почти на поверхности. Хуже, что ветер и не думал униматься, и Алик почти ничего не видел. Вскоре он понял – заметив в мелькании снежных вихрей стену и окно с мутным светом, что далеко отошёл от самого дома. Пришлось постоять немного и сообразить, в какую сторону двигаться, чтобы уж совсем не заплутать в снежном аду.
Когда он чуть не врезался в стену, он снова выругался – уже от облегчения.
Вновь двинулся к знакомой скамье, зло жмурясь от снега, секущего лицо, и отмечая, что начинает замерзать.
Взбесившийся снег играл с ним, как с огородным пугалом – такое вот странное сравнение пришло на ум. Тем не менее Алик упорно шёл к скамье, невидной за снежными метельными всплесками и волнами.
Ударился о скамью не хило! Ногами, которые и так уже промёрзли. Отшатнулся и склонился над ней, пытаясь разглядеть… И руки сами потянулись к снежному холмику, который горбился на такой же заснеженной скамье. Раскидав снег, Алик убедился, что застывший кот ещё жив, бережно его прижал к себе, а потом и вовсе сунул под трикотажную кофту и принялся пробиваться назад, с какой-то грустной насмешкой над собой вспоминая, как предлагал сестре дочитать заклинание бурана.
Небольшими шажками и чаще боком от хлещущих вихрей Алик потихоньку возвращался к крыльцу, когда замер, неожиданно догадавшись, что снова отошёл от дома. Шагнул было в одну сторону. Но там он не ощутил той невидимой громады, которую постоянно чувствовал, пока шёл рядом со стенами. Обнимая неподвижного кота, от которого теперь тоже шёл холод прямо к телу, и выбивая зубами чечётку, он старался прислушиваться к собственным впечатлениям: «Ну же, прорицатель! Думай, в какую сторону идти!»
Нерешительно снова шагнул туда, где, почудилось, стоит нечто огромное. И чуть не врезался в дерево. Хорошо ещё, снег с ветвей не грохнул ему на голову… Опять окаменел рядом с стволом, стараясь сообразить, как идти от дерева в дом, потому что вспомнил, как близко к корпусу оно растёт.
И подпрыгнул, когда кто-то ударил его по плечу.
- Ты озверел, что ли?!
Гневный женский голос под конец фразы унесло ветром. Но он расслышал. «Это ещё кто?!» - поразился он, выстукивая зубы дробь, но сумел выговорить:
- Я заблудился…
- Что?! Кричи – я не слышу!!
- Я заблудился!! – заорал он, с трудом заставив застывшее горло работать.
- Вижу! Какого чёрта ты вообще вышел сюда?! Раздетый?!
Женские пальцы впились в его плечо.
- Иди за мной, придурок!!
- С-спас-сибо!
- Держись за меня!!
- Не могу!!
Он даже расслышал, как она зарычала после его ответа. Он и сам понимал, что из-за его ответа – глупого на посторонний взгляд, потому что неизвестная ещё не знала – почему он не может хвататься за спасительницу. А объяснить он не мог: зубы ляскали так, что выговорить хоть слово – проблематично. Зато не мешкала она: вцепилась в его локоть и настоящим тараном сквозь метель потащила его куда-то – он уже плохо соображал и только надеялся, что его ведут в тепло.
Как она ругалась, когда он чуть не споткнулся о ступени лестницы!.. Наверное, она была готова тащить его волоком по этим ступеням… Но вот он шагнул в благословенное тепло и сам деревянными от промёрзлости ногами тут же потопал к тому месту, где – он помнил! – размещалась горячая труба здешней батареи.
- Псих… - презрительно сказали над ним, когда он, поддерживая одной рукой кота под кофтой, другой гладил горячий металл и постанывал от удовольствия.
Мельком он снова уловил запах табака, как тогда, на крыльце.
Наконец оттаяв, он сумел повернуться к батарее всем телом и поднять край кофты, чтобы кот съехал с него на ту же трубу. Деревянные ноги надломились, и Алик упал на колени, судорожно смеясь теплу и обнимая кота вместе с батареей.
- Это… кто? – изумлённо спросили над ними обоими.
- Пушок… - проворочал он замёрзшими губами.
- Но его нельзя на батарею, - сказали категорически и подняли (или отняли?) послушную котовью тушу, после чего болезненно пнули Алика в ногу. – Как и тебе! Поднимайся! Идём на третий этаж!
- Я немного… - жалобно попросил он и получил ещё один пинок.
- Не дури! Ещё немного – и ты совсем простынешь! Иди!
И он пошёл впереди этой безжалостной, больно подпинываемый ею, когда замедлял шаг. А когда они оказались в гостиной, пришлось принять факт, что он не умеет сам справляться с обморожениями, как не умеет помогать другим – например, тому же бедолаге коту. Зато умела Белоснежка. Злобно ворча себе под нос, девушка то энергично бегала по гостиной, то убегала куда-то – кажется, на кухню второго этажа.
Скоро Алик полностью пришёл в себя в кресле, укрытый пледом, хлопая глазами на кота, сидевшего, пока ещё скрючившись, на полу и яростно лакавшего явно подогретое молоко. Впрочем, в руках Алика тоже была чашка, которую он судорожно обнимал – горячую-то. И наконец его взгляд остановился на девушке в белом, сидевшей неподалёку. И он снова с трудом разомкнул губы, чтобы приветственно ей улыбнуться:
- Белоснежка!
- Я не Белоснежка! – огрызнулась она.
- Ты Белоснежка, - упрямо покачал головой. – Ты пришла из метели, ты Белоснежка метели… Спасибо тебе, Белоснежка…
Она молча посмотрела на него и только вздохнула.
Но Алик был счастлив: быть Белоснежкой, вышедшей из метели, она не возражала.
Глава 11
Шагнув в гостиную третьего этажа, Алька остановилась, чувствуя замешательство.
Первое, что она услышала, было быстрое и неровное – даже, скорее всего, нервное позвякивание. Потом увидела брата. Он – что? Успел вымыть голову? И почему-то полное впечатление, что он попал под дождь: его длинноватые волосы постепенно сохли, слегка пушась. Сидел Алик в кресле, как-то съёжившись, то и дело пошмыгивая носом. А в руках у него была не то огромная чашка, не то керамическая кружка – величиной чуть ли не в пол-литровую банку. Алик эту
