Андрей Астахов - Повелитель кошек

Тимман двинулся навстречу всаднику и поприветствовал его поклоном. Я остался стоять у каменного тура.

— Иди сюда! — крикнул мне воин в красном сюрко и махнул рукой.

Я подошел к кавалькаде.

— Кланяйся, холоп, — крикнул мне оруженосец красного воина. Говорил он в нос, сильно гнусавя, то ли от непомерной спеси, то ли из-за насморка. — Ты стоишь перед бароном королевской руки Туроном Гальдвиком, сыном владетеля этих мест.

Скрепив сердце, я поклонился, потом выпрямился и посмотрел на рыцаря.

— Крейон, который смог добыть купину ши? — спросил баронский сынок, продолжая высверливать на мне дырку своими водянисто-оловянными глазами. — Откуда ты такой взялся?

Я молчал. Тимман легонько толкнул меня в бок.

— Отвечай, когда тебя лорд спрашивает, — шепнул он.

— Мне нечего сказать, — я даже не посмотрел на старого предателя. — Я всего лишь скромный лекарь из Блиболаха.

— Как твое имя?

— Кириэль Сергиус.

— Странное имя, — сказал Турон Гальдвик. — У крейонов другие имена. Но это неважно. Теперь ты собственность моего отца, крейон. И моя собственность. Тебе оказана большая честь. Будешь служить нашему дому верно, заслужишь милость моего отца. А если проявишь строптивость или неблагодарность, умрешь тяжкой смертью. Все ли ты понял?

— Да, — ответил я.

— К высокородному барону положено обращаться с добавлением его титула, холоп, — заявил гугнивый оруженосец.

— И какой же титул носит высокородный барон? — спросил я. — И как мне к нему правильно обращаться?

— Его светлость барон Гальдвик носит титул наследственного барона королевской руки, холоп, — загнусил оруженосец. — Тебе не позволено обращаться к нему с вопросами. В ответ на обращение его светлости можешь говорить только «да, барон королевской руки», либо «нет, барон королевской руки», — оруженосец посмотрел на меня с презрением. — Или ты так глуп, что даже этого не знаешь?

— Я был болен и многое забыл, — сказал я, помолчав. — Я все понял.

— Хлоград, дай ему лошадь, — велел барон Гальдвик одному из воинов. Потом извлек из седельной сумки мешочек с деньгами и бросил его Тимману. Тот поймал его на лету.

— Благодарю покорно, — сказал он с поклоном и, обернувшись ко мне, подмигнул и сказал: — Удачи, парень.

— До встречи, Иуда, — ответил я и взобрался в седло. Воины окружили меня, Гальдвик-младший сделал знак выступать, и мы поехали прочь от кромлеха.

Глава шестая

Если твои слова неверно истолковали — значит, ты выбрал неверные слова.

До замка мы добрались к полудню. Родовое гнездо Гальдвиков, окруженное мощным бревенчатым частоколом со сторожевыми башенками, располагалось на вершине высокого холма, склоны которого густо облепили хибары бедноты. У подножия холма раскинулись поля, на которых, невзирая на моросящий с серого неба осенний дождь, там и сям работали группки оборванных грязных людей — мужчины выкапывали мотыгами и лопатами из черной грязи уже знакомые мне темные клубни, женщины сортировали их, складывали в корзины и куда-то уносили. Несколько вооруженных арбалетами верховых следили за работающими. При приближении кавалькады работники бросали свое занятие, выходили к дороге и склонялись в низких поклонах. Классическая рабовладельческая идиллия.

— Работайте, негры, солнце еще высоко, — пробормотал я, глядя на эту картину. — Хозяева кушать хотят.

— Думаешь, тебе тоже придется собирать корни квашедара? — внезапно спросил меня стриженный воин в меховой куртке.

Я ответил не сразу. За всю дорогу никто из свиты молодого Гальдвика со мной единым словом не перекинулся, да и мне не о чем с ними было говорить. Однако в голосе воина не было ни враждебности, ни надменности, ни презрения, и я сказал:

— Я ведь раб, не так ли?

— Рабы разные бывают, — сказал воин. — Есть такие, чья жизнь ничего не стоит, а есть особенные рабы, за которых и мешок золота не жаль отдать.

— Хочешь сказать, что я особенный раб?

— Гальдвик заплатил за тебя Тимману золотом. Так что гордись, паренек.

— Мне нечем гордиться. Раб всегда всего лишь раб, сколько бы он ни стоил.

— Я Лёц из Виссинга, — представился воин. — А как твое имя?

— Кириэль Сергиус.

— Мы с тобой еще поговорим, Кириэль Сергиус, — сказал Лец. — Не все так плохо, как ты думаешь.

Я ничего не ответил. Лёц из Виссинга не вызвал у меня доверия. Все они тут разбойники и работорговцы. Глядя на угрюмых, изможденных, замурзанных рабов, копавшихся в холодной грязи, я еще раз убеждался, что этот мир еще хуже, чем даже мне показалось вначале. Мне вдруг стало ясно, чем же на самом деле занимался подлец Тимман. Выводил беглецов из королевского домена только для того, чтобы они оказались в лапах Гальдвиков и прочих разбойных лордов, осевших в приграничных землях. Снабжал их дешевой рабсилой. И я тоже доверился ему. А ведь как все обставил, сукин кот! Прям тебе благодетель, что ты. Не только гаттьен или вильфингов в этих местах можно назвать оборотнями — некоторые люди не меньше их заслуживают прозвища «вервольф».

Мы проехали поля (странно, они, как мне показалось, имели форму круга, в центре которого располагался сам замок) и начали подниматься по дороге на вершину холма. По обе стороны тропы скучились жалкие домишки рабов, в окошках и дверных проемах время от времени на мгновение показывалось детское или женское лицо — и тут же исчезало. Даже собаки, поджимая хвосты, убирались с нашего пути. Когда проезжали мост через окружавший крепость ров, я глянул вниз — во рву виднелись человеческие кости. Похоже, с людьми тут не церемонились. Жизни рабов в этом краю не стоили ничего, стало быть, и моя жизнь тоже. Такой вывод заставил мои внутренности неприятно сжаться.

Дощатые обитые железом ворота в два человеческих роста отворились, и мы под приветственный рев рога въехали во двор замка. Обширный немощеный майдан был затянут едким дымом от горевших в нем костров, прямо передо мной серело двухэтажное здание из необработанных камней под соломенной кровлей, справа и слева майдан подковой охватывали сложенные из бревен хозяйственные пристройки, конюшни и казармы. А еще во дворе замка было полно вооруженных людей. Они сидели на бревнах у костров, возились со снаряжением, просто расхаживали по двору. Подбежавшие грумы тут же приняли наших коней. Я соскочил с седла, расплескав жидкую грязь, и выпрямился, скрестив руки на груди.

— Где он? — раздался взволнованный срывающийся голос. — Где этот человек?