Ярослава Кузнецова - День цветения

Заботливый мальчик.

Отвела я руки его.

— Нет уж. Я расскажу, а ты послушай. Летери говорит, стариной ты нашей интересуешься и про замок знаешь уже. Так вот, в замке в этом хозяева наши жили. Семейство Эдаваргонов. Не слыхал у себя в Каорене?

Помотал он головой, вздохнул:

— Матушка Радвара, ты позволь, я закурю? В горле чего-то…

Вежливый мальчик, обходительный. Загрызут, загрызут драконьи дети.

— Кури, что ж. Кури да слушай.

И не таких загрызали, благородных да богатых, ты ж им на один зубок, Треверрам…

Вытащил он трубочку, кисет, табачок насыпал, примял, к печке за угольком сунулся, да и присел возле печки, на пол. Чтоб, значитца, не дымить на бабку Радвару.

— Отец хозяина нашего при дворе был, советником у короля круглоголового. А сын его воинскую службу избрал. В мирное время дома сидел, детишек растил, жена-то померла у него, едва-едва младшенького сыночка откормила… Старший-то, Дагварен, подрос, двадцать пять стукнуло, в Стремя вступал. Гости приехали. Господин Ирован, это брат хозяйский, с сынами, Гедагваром и Лагдаваном, потом — побратимы хозяина, тоже воины, вместе державу обороняли. Один — с дочкой маленькой, младшего хозяйского сына невестой, шустрая такая девчоночка… Другой, Лайдовангон, холостяк был, бездетный, стало быть. У самого-то господина, у Лародавана нашего, две дочери росли, кроме двоих сынов, красавицы, все в матушку… Собрались они, значитца, Дагвареново Вступление в Стремя праздновать…

А перед глазами — ясно-ясно, как вчера было — Зала Большая, пол, кровью залитый…

— И приехали на праздник — незваные, с отрядом большим. По воле короля — земли отбирать да дом. Король — он ведь тоже круглоголовый. Круглоголовому с круглоголовым против гирота сговориться сам бог ихний велел. А хозяев, гостей их, да тех слуг, что господ не бросили — вырезали. И мужчин, и баб, и детишек. Подчистую, мальчик. Всех. И уехали. За барахлом своим. И велели, чтобы мы, значитца, в замке-то прибрали. Трупы, то есть.

Говорю я, а сама вижу, как лежали они, лежали, где Смерть плащом укрыла, все, старые и малые…

И Халор-конюх, и Ордар-стременной с сестрицей своей боевитой да с сынком, Малыша Релована стременным… И Норданелл, подружка закадычная, девочек хозяйских мамка-нянька, и Варган Толстяк, повар, с кочергой наперехват, весь изрубленный, кровищи-то, Сущие, как на бойне, и Харвад, отрада, сыночек, первенец…

— Мне б там тоже лежать, с ними рядышком. Да роды я принимала, у Лерветы из Чешуек. Родить-то не подгадаешь. Опосля побегла в Коготь-то. На праздник…

Господин Лародаван, руки раскинув, будто оберечь всех хотел, заслонить, девочки его, косы в крови намокли… Молодой хозяин, Дагварен — у стола, рядышком — Ордар с господином Гарваотом, а девчушка-то, невеста наша, уж почти до окна добегла — стрелой срезали…

— Схоронили мы их. Во дворе костер сложили. Лето было, дровишек много. Осьмнадцать трупов, мальчик. Осьмнадцать. А двоих не нашли. Гатвара, Лародаванова оруженосца, да сынка хозяйского младшенького, Релована. Думали мы сперва — в леса они ушли. Гатвар-то из сам-ближних был, побратим хозяину, мог кровь наследовать, про Малыша — не разговор, сын, в святом Праве… Да только год миновал, потом и пять, а потом и пятижды пять. Не обьявились наследники крови. Не объявились. Значитца, не уцелели тогда. Может, Треверры их с собой забрали, над пленниками потешиться. И взывает кровь неотмщенная. Малое Перо, деревня, что рядом с Когтем стояла… Освободили ее люди. Забросили замок, редко-редко кто придет, Неуспокоенным утешительные поднесет, да что им утешительные-то, им крови надо, а принести ее некому, не осталось никого, чье Право по Канону, вот и не ходят люди, не ходят, боятся…

— А ты? — голос — не его, глухой, будто из глуби колодезной, — К сыну не наведываешься?

Батюшки!

Подхватилась я и — к нему. Не первый год, чай, на свете живу, такие дела знаю. Вещают устами гостенькиными. Небось, Брат-Огонь, что бедняг моих во чрево принял…

— Брат-Огонь, — а сама чуть не вою в голос, — Брат-Огонь, подай знак, что слышишь, что ответишь… — в печку смотрю, и как пыхнуло в печке — еле голову отдернула, жаром по щекам хлестануло, Сущие, сбылось, сбылось!

— Плачет кровь, Брат-Огонь. Плачет, зовет. Скажи, долго ждать Неуспокоенным? Будет ли расплата, Брат-Огонь?

— Будет, — с высей, из недр, из уст полусомкнутых, — Близко. Кровь зовет. Ждать недолго. Первая капля упала.

Первая — упала?

Ошалела я от радости, гостюшку обняла, дернулся парень в руках моих, глазами хлопает.

— Спасибо, — говорю, — Голос Брата.

— Чего? Матушка Радвара, я тут что… ну, то есть… я…

— Брат-Огонь до меня снизошел, через тебя говорил со мною, мальчик.

— Ага. Вот как, значит…

Поднялся он, постоял малость, огляделся, вздохнул и вышел тихонько. Не простившись.

И угощение мое не доел.

Альсарена Треверра

Некромант! Не просто колдун, а некромант!

И уж конечно, не найлар. Самый что ни на есть распронагиротистый гирот в сто сороковом колене, с кровью настолько чистой, что ею можно протравливать металл. И, конечно, как и все традиционные гироты, совершенно сдвинутый на гиротских мертвецах.

Вся их примитивная языческая религия пронизана культом мертвых. Весь пантеон скопом именуется — "Сущие", и только единственную богиню, персонификацию смерти, они почтительно поминают особняком. И знаете, какое имя они ей придумали? "Сестрица"! Родственница, значит, ближайшая. Любимая, родная, долгожданная. Желанная. Тьфу!

Понятно, ради чего этот занавешенный укротитель окрестных Маукабр вцепился так в разрушенный замок. Где еще найти лучшее место для вызывания духов?

Старые гиротские развалины! Заселяем потихоньку. Свой упырь у нас уже есть, теперь некромант объявился. Дракон завелся, правда, без сокровищ. Но сокровища, между прочим, тоже имеют место. У упыря в логове запрятаны. Серьезные, надо сказать, сокровища, шесть тысяч каоренских "лодочек". Реквизит в полном комплекте. Трупоедов вокруг целые полчища. Вот только пары-тройки оборотней нам не хватает для полного букета. Ау, Каорен!

Но если серьезно… Если серьезно, то слухи о "неуспокоенных", вероятно, распространились весьма далеко. С одной стороны — хорошо, люди боятся. С другой — плохо, привлекают толпы некромантов. С одной стороны, опять же, хорошо — колдун не побежит докладывать властям о подозрительных вампирах, если заметит таковых. С другой, опять же, плохо — если уж колдуна заловят, то вытрясут все до последнего, бродягу и беглого каторжанина так трясти не будут, а прокаженного тем более. Лучше уж он был бы прокаженным!