Ярослава Кузнецова - День цветения

Герен остается. Спасибо ему за это. С отцом творится что-то несусветное. Бледно-зеленый, будто с тяжелого похмелья, полусонный какой-то… Не думал я, что смерть дядюшки Невела так на него подействует.

Альсарена крутится рядом, но Агавра ее оттерла. Говорит что-то отцу. Тот кивает, как каоренская игрушка-чиновник…

Младшие дочки Улендира тоже уезжают. Нечего малявкам здесь делать. И гостям делать нечего. Дом Треверров посетила беда. А остальные ни в чем не виноваты и спокойно едут к Агавре продолжать праздновать. Агавра отпустила отца. Младший Стесс и Котик кинулись сажать ее в седло. Агавра в карете не ездит. В карете возят сундуки с нарядами, а сама Агавра — наездница далеко не из худших.

Адвана что-то не видно. Впрочем, он ведь тоже остается, Адван. А провожать гостей — он же не Треверр. И даже не "будущий родственник", как Герен…

— До свидания, до свидания…

— Еще раз примите…

— Позвольте выразить…

— До свидания, дорогие…

— Увидимся в столице…

Наконец кавалькада выезжает за ворота. Почти столкнувшись с тремя фургончиками. Бродячие актеры? Точно. Отец пригласил, наверное…

Один из актеров, видимо, старший у них, подходит к отцу, глядящему в никуда, вслед Агавре и гостям…

— Хозяин, где балаган-то ставить?

И тут мой папочка, господин советник королевы взял актера за шиворот, приподнял над землей и спокойным, только разве чуть более громким, чем надо, голосом принялся сообщать оному актеру, где именно и каким образом тому надлежит поставить балаган, а также, как добраться до того места, где балаган надлежит ставить…

Не ожидал, признаться, что приличнейший мой отец знает такие слова… которые мне, солдафону, и то не все знакомы. Ай да папа!

Подскочил Герен, высвободил из отцовой хватки несчастного сипящего актеришку, обхватил отца за плечи и повел в дом. Альсарена побежала следом.

Господи, ну за что нам все это?

За что?!

Леди Агавра

Он не нравится мне. Черт побери, он совсем расклеился. Я знаю, знаю — он слегка помешан на семье и на всем, что с семьей связано. Но не до такой же степени, Аманден!

— Приди в себя, — говорю я. — Соберись.

У тебя еще — работа. Я заберу Гравена, а на тебе остается кальсаберит. Я вчера немножко прощупала его… Да соберись же, дьявол!

— Да-да, конечно.

Ладно, все. Поехали.

Мальчики суетятся, подсаживают в седло. Ух, как я зла, Господи!

— Прощайте, прощайте…

— Увидимся в столице…

— Позвольте еще раз…

— Примите мои искренние…

— Прощайте…

Если бы можно было поговорить с Аманденом по душам, хоть шестую четверти! Я бы привела его в порядок. Нельзя. Мы на виду. Только, перегнувшись с седла, пожать ему руку. И получить в ответ очередную серию идиотских кивков и очередное:

— Да-да, конечно.

— До встречи в столице… — Альсарена.

Я поманила, нагнулась к ее щеке:

— Присмотри за отцом, деточка.

— Да-да, конечно.

А, дьявол!

— Вперед, господа! За мной!

И компания гостей вываливается за ворота.

Мельхиору хотя бы неделю ничего сообщать не буду. А лучше — до конца праздников. Надо дать Амандену время прийти в себя и обработать кальсаберита. Если старая змеюка увидит племянника таким… нет уж, себе дороже. Ничего, ничего. Все будет нормально. Аманден оклемается. Он сильный. Это просто от неожиданности.

Чертов Невел, угораздило же его! Не мог по-тихому, от пьянства подохнуть… Настроился человек на работу в сочетании с приятным времяпровождением, а тут — такая гадость. Всю жизнь этот Невел из Амандена кровь пил, брат называется, даже тут не упустил случая…

Рядом пристраивается младший Стесс. Щенок безмозглый. Пялится с обожанием. Улыбаюсь, и он совершенно выпадает. Гравен… Гравен — умница. Все читает. Кивнул сочувственно, подъехал ближе, оттер щенка. По крайней мере, от необходимости непринужденного флирта я избавлена.

Он хороший союзник, Гравен. Просто едет рядом и молчит. Да, дружок, давай просто помолчим. Работать будем после. Обсудим, что ты хочешь получить, играя на нас, что сможешь дать сам… Все обговорим. А пока дай время собраться и мне.

У Амандена слабое место — семья, а у меня — сам Аманден. Старая змеюка еще давным-давно предупреждал сопливую девчонку… А плевать я хотела и на него, и на его предупреждения! Не буду никого посылать в Катандерану. Не буду, и все. В конце концов, могла я увлечься… хоть вот тем же Гравеном? Увлечься настолько, что — ах! — обо всем на свете забыть.

Женщина я или нет, три тысячи чертей?!!

Радвара

— Солдат, значитца. В гвардии. При дворце. На тепленьком, то есть, местечке.

Нахмурился гостюшка.

— Я, матушка Радвара, никого локтями не отпихивал, никого не подсиживал. Место по праву меча получил. Что в этом плохого?

Ох, дурень ты, дурень, годы прожил, ума не нажил.

— Небось, и дружков-приятелей себе завел, среди круглоголовых?

— А почему нет? У меня в Каорене кого только в приятелях не было — и оборотни, и арвараны, которые с хвостищами да с клычищами. Чем, спрашивается, круглоголовые хуже?

— Нелюди они, круглоголовые твои.

— Не гневи Сущих, матушка Радвара, — а сам ухмыляется, — В Каорене знаешь, как говорят? Человек — тот, кто разумом обладает. Что, скажешь, круглоголовые…

Тут уж я не выдержала.

— Разумом! Ишь! Еще скажи — на двух ногах! Человек Закон в сердце должен иметь, Закон! А коли нету Закона — не человек то, а нелюдь! И истребить его надобно без жалости, чтоб не душегубствовал!

— Да что ты, матушка Радвара, — брови поднял, головой качает, лицо-то молодое, — Какое душегубство? Нормальные они люди, ну, всяко бывает, так не у них ведь одних. Вон хоть капитана нашего возьми, Ульганара. Хороший человек, честный, умный. Меня вот, худородного, в гвардию взял, за то, что махалом владею. Учится у меня…

— То-то и оно. Учится. А, как выучится капитан твой, что делать с тобой станет?

А он слова мои — мимо ушей, продолжает, значитца:

— Эрвел тот же. И родитель его. Сам — ого-го как высоко залетел, аристократ, а меня, простого солдата, как гостя принимает, словно я и впрямь им ровня…

— Достойные, значитца, люди?

Поглядел на меня, кивнул.

— Очень даже достойные.

Сущие, что ж творится-то — Треверров, проклятое семя, достойными людьми величают!

— Ладно. Расскажу я тебе про этих твоих достойных. Слушай.

— Матушка! — забеспокоился, вскочил, — Матушка Радвара, что это ты, побелела аж вся, ты — не надо, не говори ничего, бес с ними, с круглоголовыми, матушка…