Андрей Аливердиев - У Лукоморья

Свет от «циклопов» вырвал из тьмы и то, что лежало около меча, подобно «капусте» на офицерской фуражке. Два высохших трупа турецких солдат зловеще улыбались нам из тьмы пещеры (или может быть из глубины веков?). Еще один скелет лежал поодаль. Видимо он принадлежал старому хранителю. Впрочем, какая разница? Теперь и он, и его убийцы были всего лишь тенями прошлого, не рассыпавшимися в пыль только из-за неподдающейся объяснению необычайной сухости воздуха, царившей в пещере.

Я поднял меч и вытащил его из ножен. Холодная сталь клинка, казалось, светилась внутренним сиянием. Мы смотрели на него как зачарованные. И тут случилось то, чего боится любой смертный, и во что отказываешься верить до последней минуты: высохшие тела, служившие доселе лишь интерьером, зловеще зашевелились. В то же время сияние, исходившее из меча усилилось настолько, что затмило свет наших фонарей, казавшихся неестественным техногенным атавизмом в этом царстве магического фэнтази. Я бросил быстрый взгляд на Иванку, которая заворожено смотрела на оживающих мертвецов. От нее исходил такой же свет, что из меча. Эти две ауры завертелись в каком-то загадочном непостижимом танце. Каким-то чутьем я вдруг понял его смысл: что-то перетекало из Иванки в меч, и это мне не нравилось. Но когда я постиг сей дьявольский смысл, Иванкина аура померкла, и ее безжизненное тело рухнуло к моим ногам.

Я, было, кинулся к ней, но ожившие скелеты уже подняли свои ятаганы. Те, кто всегда идут следом, предпринимали последние усилия. Но они уже проиграли, ибо я опять был хозяином Меча.

Измотанный боем, я не представляю, как мне удалось вынести ее из пещеры. В голове стучала одна мысль: «Так не должно быть». «Должно быть,» издевательски вторило внутреннее эхо.

Пульс не прощупывался, но тело было еще теплое. Я обнажил ей грудь, попытался сделать искусственное дыхание, массаж сердца, но все было тщетно. Только сейчас она была такая живая и веселая. И вот…

Налетевший откуда-то многоцветный вихрь закружил меня, увлекая в глубины воспоминаний. Ведь именно здесь, или почти здесь мы расставались несколько веков назад. И именно здесь мы должны были распрощаться вновь. С каким же тупым постоянством крутится колесо времени! Но нет же, я не должен сдаваться. И стремясь разорвать окутавшую мглу, я поднялся, ощутив себя вновь Видаром. Кожаный панцирь, рогатый шлем, меч… Да, где же меч? Чтоб ее душа попала в рай, у нее в руках должен быть меч.[58] И я вложил свое вновь обретенное оружие ей в руку. И тут, словно все оборвалось. Я вновь был простым человеком. Маленьким человеком, только что потерявшим самое близкое существо. И не в силах сдержать слез, я закрыл лицо руками.

Нежное прикосновение заставило меня открыть глаза. Милица сидела рядом. Я обнял ее. Она не была восставшим мертвецом. Она была живая. Как час назад, когда мы входили в подземелье.

— Этот меч, — сказал, наконец, я, — он чуть не отнял у теня душу. Будь он не ладен.

— Ты ничего не понял. Когда я утонула в реке, я была простой женщиной. Но свободный дух твоего меча вошел в меня и сделал вилой. И он так долго жил во мне, что теперь мы не можем жить отдельно.

— То есть я должен выбирать: ты или меч?

— И что ты выберешь?

— Конечно тебя, — не задумываясь, ответил я, — Тебя-то я давно знаю, а этот меч вижу впервые.

Как я уже говорил раньше, она не знала героев Простоквашина, и потому острота имела лишь половину успеха. И после некоторой паузы, я хитро добавил:

— Но и меч бы тоже не помешал.

— Меч сильнее меня, — спокойно проконстатировала она, — И он отнимет мою душу, если отойду далеко.

— И ты будешь в Астрале?

— Нет, сначала в мече, а потом где-то за Гранью. Практически, меня больше не будет.

— Это плохо, — протянул я. — Но что же делать?

— Если я буду рядом с мечом, то мы сможем жить вместе.

— Вместе? — переспросил я.

Она запнулась, обдумывая, что сказала, и неожиданно покраснев, стала быстро застегивать блузку. Это было так неожиданно, что сначала я, а затем и она покатились со смеху. Наконец наступила долгожданная разрядка.

Итак, в преддверии открытия врат у меня снова был родной меч, и даже личный телохранитель. Все складывалось как нельзя лучше…

— Эй, вы! — услышал я над собой чей-то грубый голос.

Я поднял голову. На каменном уступе над нами стоял молодой человек в спортивном костюме, но с автоматом.[59] Пятеро его друзей подходили к нам с флангов. Отступать было некуда.

Я вскочил на ноги, подняв меч.

— What do you need, — обратился я к ним по-английски, — We are the foreign journalists. I have accreditation…

— Говорите ли српски? — оборвал меня тот же парень, которого я про себя назвал главным.

Уловив ситуацию, я отрицательно покачал головой. Но все же добавил, что помалу разумею. Очевидно, что перед нами были албанские боевики из ихней сепаратистской армии.

— O' key, — Главный одобрительно улыбнулся.

— Говорим, — некстати встряла в разговор Милица.

Они приблизились к нам вплотную. Я взмахнул мечом. Они вскинули автоматы. Но, видимо, они не хотели связываться с иностранцем.

— Брось меч, — продолжил главный на сербском, потому что английский он, вероятно, разумел не слишком, ну а я албанский — тем более. — И вообще мы тебя обыщем и отпустим. А она — кто?

— Мой переводчик, — сказал я первое, что пришло в голову.

— Тогда, ты не будешь возражать, если мы ей попользуемся, — вопрос звучал, скорее, утверждением.

Я возражал, но автоматная очередь оказалась веским аргументом. Я упал навзничь, и, захлебываясь собственной кровью, напоследок осознал: «Второй раз! Второй раз ее похищают у меня, и я не могу ничего сделать».

И тут, пока мгла Смерти не успела окончательно застлать глаза, я увидел две до боли знакомые тени — Добрыню и Соловья. Но навалившаяся пустота уже взяла меня в свои объятья.

Очнулся я от чьих-то ласковых прикосновений. Я открыл глаза. Надо мной сидела Милица, и гладила меня по голове. Вообще-то я с детства ужасно не люблю, когда меня гладят по голове, но Милица была приятным исключением.

«Какая она все-таки красавица», — подумал я, глядя в ее голубые, как небо, глаза.

— Я умер? — спросил я ее.

— Ага. А я — херувим.

— Нет, у тебя нет этого самого спереди. Скорее ты — гурия. И очень похожа на одну мою знакомую.

Я осознал, что не умер, и потому опять начал острить.

— Острить изволите, — услышал я знакомый голос, — А ведь она православная, и не может быть гурией.

Я повернулся. Передо мной стояли Олег и Алекс.