Александр Авраменко - Красно Солнышко

- Хорошо. А у тебя что, Гостомысл?

Обратился Брячислав к брату. Тот улыбнулся в ответ:

- Лондиниум обчистили. Ромейский князь своих воев на Полночь погнал при вестях о нас. Думал, что мы там хотим напасть. Да просчитался. Мы языков взяли. Те поведали, что нужное лишь в столице римской добудем. Решили рискнуть…

Тоже развёл руками в стороны и рассмеялся:

- Ан, видишь, как сложилось? Мы пришли к нему домой, а хозяев то и нет! Вот и воспользовались хлебосольством.

На этот раз рассмеялись  все собравшиеся, даже неулыбчивый обычно Путята, и тот растянул губы в вежливой ухмылке. Но младший князь мгновенно стал серьёзным:

- Город мы взяли. Его всего десятка два солдат охраняло, а основные войска ушли к северу. Так что время у нас было достаточно. Пришлось ромейские корабли взять. На своих места не хватало.

- Хорошо повеселились?

- Отвели душу! Ничего не скажу. Добре. Воину без женщины нельзя. Душа заскорузнет.

 - Надеюсь, с собой никого не прихватили?

- Чур на тебя, брат! Путята ясно сказал – тень Распятого Раба над ними чернее ночи висит! Нет среди нас тех, кого Боги разума лишили. Одно дело – тело облегчить. Другое – жить с исконным врагом. Всех оставили. Пускай наших детей, если у кого и будут, сами воспитывают.

Князь кивнул в знак согласия, потом опять спросил:

- Значит, взяли много чего?

- Ржи – почти двести тысяч пудов. Ещё – ячменя с сотню тысяч.  Масло. Ткани. Железа полтораста тысяч пудов в крицах и изделиях.

- Ого!

- Ну и прочей рухляди пятьдесят тысяч пудов будет.[29]

Брячислав покачал головой:

- Однако, брат… Опасно тебя в походы посылать! Ромеям то хоть что-нибудь оставил?

Тот вновь рассмеялся:

- Воздух, чтоб дышали. Да воду в реке. Чтобы было чем запить.

Все вновь улыбнулись. А князь снова стал серьёзным:

- А теперь вот что я вам скажу…

…Он уже не колебался, а принял решение – идти в новые земли сейчас же. Немедля. Через два дня, самое большее – отослать лодью с теми, кто  оставался в городке, в Аркону вместе с братом. А остальным – туда, в новые края. Раз земли столь благодатны. У обоих дознатчиков  глаза горят огнём. Да и то, что видел князь привезённым, говорило в пользу принятого им решения…

- Два дня на отдых. Разбираем привезённое. Лишнее – схороним…

- Как?!

Встрепенулся Гостомысл, услышав такое. Остальные насторожились, но князь взмахом руки попросил брата помолчать и продолжил:

- Знамение мне было. Нельзя нам оставаться здесь. Проклятый Истинными просыпается. Посему – торопиться нужно. Лодью, что здесь оставалась, пошлём гонцом в Аркону. Пойдут те, кто оставался здесь. Остальные – на новое место. В Аркону пойдёшь ты, Гостомысл. С тобой – Крут. Он дорогу к новым местам знает. Проведёт. Так?

Тот кивнул в знак согласия, и Брячислав продолжил:

- Людей у нас достаточно. Продуктов теперь тоже. На любую зимовку хватит.  До холодов поставим землянки. Снега сойдут – попробуем посеять рожь. Пшеницы не нашли?

Обратился к брату. Тот виновато потупился. Буркнул под нос:

- Мешков десять.

- Всю на посев оставим.

- Там ещё какое то зерно. Не сталкивался прежде.

- Разберёмся. Вам задача – любым способом до Арконы дойти. Там перезимуете. Жрецам доложите. Скажете, пусть шлют людей побольше. Сколь получится. Весной, как море успокоится – назад. Прямо на новые места. С собой возьмите скотину, землю пахать. Да и прочее тоже. Кур, гусей, уток. Словом, всю живность. И главное – люди. Чем больше, тем лучше. Особливо – жёнок незамужних.

- Да где ж их взять?! Какой род девок отпустит неведомо куда?

- Жрецы слово скажут – отпустят…

Путята согласно кивнул, и ободрённый, Брячислав сделал глоток воды из ковша. Горло пересохло.

- Успеем за два дня?

- Главное сейчас, гонцов в Аркону успеть отправить. Лодья в порядке. Народ отдохнувший. Что там? Охота да рыбалка. Чужинцы слово своё держат крепко. К нам не пристают. Вообще из округи ушли, чтобы не дай чего случилось ненароком.  Так что тихо было. А ежели на новые места чуть позже отправимся – так ничего страшного, думаю. Нужно то, что здесь заготовлено, на вернувшуюся лодью погрузить. Влезет.

- Влезет. Не стану перечить, княже. Но сперва, думаю, после похода нужно корабли проверить. Особенно, ромейские. Да посмотреть, что можно сделать с ними. Люди, говорю, измаялись, пока их сюда довели через море.

Брячислав кивнул в знак согласия.

- Так и сделаем. Седьмица для переезда погоды не сделает. Но лодью в Аркону пошлём в срок!

Нахмурился, готовый одёрнуть любого, кто возразит, хотя несогласных не было. Все понимали, что князь прав… Внезапно в двери клети забарабанили, позвали:

- Княже, княже!

Все схватились за оружие, вскочили.

- Входи! Что случилось?

На пороге мялись караульные:

- Да тут, княже…

- Не тяни тура за хвост! Говорите, что случилось?!

Гостомысл не выдержал, и старший из караульных, что был на берегу, охраняя вытащенные на песок корабли, едва заметно улыбнувшись, ответил:

- Чужого поймали.

- Чужого?!

Глаза Брячислава сузились от гнева – вот же, только что хвалил чудь, что те слово держат, и на тебе! Обманули! Но воин, чуя закипающий в князе гнев, торопливо обернулся и махнул рукой:

- Давай сюда!

Из темноты показались ещё двое, ведущие спотыкающуюся невысокую фигуру, обмотанную плотной тканью с головой, перехваченной у пояса верёвкой.

- Вот, княже…

 Развязали узел, сдёрнули плащ, в который был закутан пленник, и… Гостомысл открыл от удивления рот, а Путята впервые рассмеялся в голос:

- Ну, младшенький! Ну, учудил! А ещё хвалился, что ромейки нас ни в жизнь не найдут!

Брячислав не понимая посмотрел на обоих, потом на стоящую перед ним гибкую фигурку в грубом хитоне, с огромными, блестящими в свете факелов глазами, идеальными чертами лица и светлыми для гречанки волосами.

- Что за…

Жрец перестал смеяться, разогнулся, потом ответил:

- Эпика это, старший князь. Та самая, с которой брат твой в Лондиниуме утешался. Дочка князя ромейского. Видно, полюбился ей Гостомысл, коли бросила всё, да на борт пробралась и спряталась. Где нашли?

- С ромейской каторги спрыгнула. Только что. Отошла нужду справить. Мы мешать не стали. Дело такое… А как закончила, тогда и скрутили.

Жрец кивнул, потом серьёзно, как никогда, взглянул на Брячислава:

- Что скажешь, княже?

Тот скривился, как от зубной боли:

- Пусть брат решает.

Лицо Гостомысла было непроницаемым. Наконец заговорил:

- Ты же сам говорил, Путята…

- Я чужую смелость уважаю. А девица доказала, что храбростью не обижена.