Майкл Роэн - Облачные замки

– Живо! – гаркнул я. – Ножи, бритвы – все, что есть, – немедленно выкинуть! Выкинуть, я сказал, а не ронять! – Я взмахнул мечом, и на землю полетел отрубленный локон. Со всех сторон раздался звон металла. Я сгреб за шиворот свою жертву, которой явно поплохело, крутанул его разок вокруг своей оси и дал ему пинка под зад. – Вот так! Ну, теперь спасайся кто может! Вперед, крошки, или плохо вашим задницам придется!

Я разогнал их, как стадо овец, направо и налево раздавая шлепки мечом, а затем некоторое время гнал их по улице, коля кого ни попадя острием. Даже удивительно, какую скорость они умудрялись развивать в своих смешных ботинках, хотя было ясно, что некоторым придется следующие несколько дней ужинать не сидя за столом, а стоя у каминной полки. Оставив их в покое, я вернулся назад и застал старика, когда тот пытался подняться с земли. Он тут же принялся бормотать слова благодарности. Оглушенный заводила лежал тут же и стонал. Я перевернул его ногой, обшарил его дурацкого вида куртку и извлек из кармана бумажник, в котором лежало около тридцати фунтов – в то время это, наверное, были немалые деньги. Я передал их старику:

– Должно хватить на починку пальто! Хотите, провожу вас домой?

– Нет, спасибо. Отсюда недалеко. Вы мне спасли жизнь, дружище.

– Может, и так. Ничего, скоро полегче будет.

Он вздохнул:

– Эх, дружище, очень сомневаюсь.

– Поверьте мне. Я знаю.

Я снова улыбнулся ему и пошел дальше по аллее. Уж лучше бы я попытался вернуться, откуда пришел, если дорога еще не испарилась – на Спирали такое вполне могло случиться. Я старался не думать о том, куда меня занесет в следующий раз. Я оглянулся по сторонам в поисках какой-никакой опорной точки, вехи, которая могла помочь сориентироваться. И заметил только одну: столб огня и дыма над горящей гостиницей. Мне не улыбалось снова оказаться там, но в этом случае я по крайней мере окажусь в собственном времени. Дойдя до следующего поворота, я понял почти наверняка, откуда пришел: спустился вниз по узкой улочке, по обеим сторонам которой высились старинные здания; уж конечно, в конце улицы горит красный свет. Может, Энни Оукли [45] все еще здесь, и уж этот шанс я не должен упустить.

Я зашагал вниз, стараясь не выходить из тени домов, хоть это и означало вечно влетать в какие-то совершенно отвратительные лужи, которые при этом еще и булькали, как будто грозились слопать мои ботинки, и издавали омерзительные запахи. Раздался шум голосов, звон бьющегося стекла, и я весь напрягся, схватившись за рукоятку меча. Мимо меня пролетела деревянная палка с горящим смоляным наконечником. Она закончила свой полет в зияющей дыре или выбитом окне – старом окне со свинцовыми рамами, в стене из тяжеловесного кирпича.

Я огляделся по сторонам сквозь дымовую завесу. Половина домов здесь выглядела так же: сочетание кирпича с деревом, и только несколько зданий были облицованы камнем и построены в привычном взгляду городском стиле. Я схватил факел и бросил его в лужу; раздалось шипение погасшего огня. Тут же тяжелая рука швырнула меня об стену.

– Пущай горит! – гаркнул великан, нависший надо мной. – Это дом безбожника и взяточника – здесь живет пивовар, который травит рабочих своей заразой. Зажги его во имя Хартии! [46]

– Во имя Хартии! – эхом отозвался гвалт пронзительных голосов, и до меня вдруг дошло, что вокруг меня сбилась толпа побольше, чем та кучка юнцов. Смутные очертания мужских и женских фигур, казалось, танцевали в мерцающем свете, отбрасываемом широким полукругом факелов.

– Отдайте нам нашу Хартию!

С этими словами они принялись кидать факелы в дом, крича и беснуясь, глядя на разгорающееся пламя. Я глазам своим поверить не мог, не мог поверить в этот безграничный идиотизм. Я не выдержал и закричал:

– Эй, вы, идиоты хреновы! Эти старые крыши загораются легче, чем сухостой! Вы спалите к черту всю улицу… – Затем, подождав, когда мои слова потонут в шуме их криков, присмотревшись к их одежде – потрепанные остроконечные шляпы, длинные платья, кожаные передники, – я продолжил:

– Да и весь город спалите! Свои дома и вообще все! Неужели даже самая лучшая Хартия достойна этого? Где ваши дети? Где они будут жить этой зимой?

Это возымело некоторое действие: большая часть нападающих, в основном женщины, остановились и с сомнением посмотрели вокруг. Со звуком, похожим на последний вздох умирающего, изодранные занавески занялись. Я схватил их, чтобы сорвать. Великан попытался ударить меня. Не выпуская занавески из рук, я лягнул его и угодил как раз между ног, а затем как следует врезал ему рукояткой меча по уху, отчего он повалился в навоз лицом вниз.

– А теперь возвращайтесь! – заорал я. – И уведите за собой остальных. Ради вас и ваших семей!

Вдалеке раздался гул голосов, продолжительный звенящий рокот, и кто-то завопил:

– Драгуны! Эти ублюдки драгуны! Бей их!

Я не стал смотреть, потушили они огонь или нет: я снова скрылся в тени и торопливо зашагал прочь. Из-за этого маленького отклонения от маршрута я потерял слишком много времени и серьезно сбился с пути, – волнения чартистов относятся, если мне не изменяет память, к середине девятнадцатого века. Но пламя гостиничного пожара все еще было видно, отбрасывая длинные тени на высокие стены, окружавшие меня, и внезапно до меня дошло, что происходит. Этот пожар действительно отбрасывал длинные тени, тени со Спирали, дотягиваясь сквозь время до других пожаров, других теней, других забастовок, других вспышек безумной ненависти и разрушения, когда-то бушевавших на этом месте. И, судя по тому что я помнил из истории родного города, здесь их происходило ужасное множество; это место идеально подходило для разгула толпы. А я заплутал среди них в поисках этой самой последней забастовки.

Впереди, за углом, я заметил свет и услышал голоса. Это было многообещающе. Но стоило мне обогнуть угол, как меня чуть не сбили с ног.

Толпа состояла вроде бы из людей, но несло от нее в дымном воздухе как от свинарника. Такую же вонь издавала грязь под ногами, где твердой почвы было попросту не нащупать. Это болото чуть не засосало мою обувку, когда я, прихрамывая, выбрался наконец на свою улицу, но, по счастью, на мне были крепкие кроссовки, и я молился, чтобы шнурки не развязались. Люди, сновавшие рядом, ходили преимущественно босиком. Они были низкорослые и коренастые, в темных балахонах грубого покроя, практически одинаковых у мужчин и женщин и различавшихся разве что длиной. Но две женщины были одеты только в заляпанные сорочки. Их тащили за веревки мужчины, одетые в кожу и броню, а все, кто мог подобраться поближе, били и пинали их. Почему-то они обе были с ног до головы забрызганы чем-то наподобие дегтя или смолы. Я задумался было почему, пока не разглядел, что ждет их, и от этого зрелища кровь застыла у меня в жилах. Передо мной высился хлипкий эшафот, наскоро сколоченный возле каменной стены, чтобы конструкция ненароком не рухнула. Кроме этого, прямо посреди улицы была навалена огромная куча хвороста и соломы. В этой стране ведьм в общем-то не сжигали заживо; обычно их сперва вешали и ждали, пока они не лишатся чувств.