Франческа Хейг - Огненная проповедь

Нам не встретилось ни одной рощицы, но где-то в километре от поселка показался участок, где камыши могли скрыть лошадей, поэтому мы остановились там на ночевку. Мы планировали держаться подальше от людей и уйти до рассвета, но нас привлекла музыка. Пока мы привязывали коней, над болотами прокрался звук свирели. А когда ветер задул по низу, донеслись гитарные переборы. Я услышала музыку впервые с тех пор, как в поселке Сара, местный кузнец, играла на рожке, когда мы собирались после сбора урожая или на костер по случаю зимнего солнцестояния.

Иногда через поселение проходили странствующие барды, хотя в последние скудные годы мало кто из них останавливался, не имея возможности заработать даже мелкой монеты. Лучшее, на что они могли рассчитывать — ночлег да скудный ужин.

Это было так давно, что музыка, казалось, доносилась не только из тьмы, но и из прошлого. Мелодии, которые я где-то слышала и отрывочно помнила. Молодой месяц едва освещал болото, пока мы шли к селению, и несколько раз мы по очереди или одновременно проваливались по колено в воду.

Голод полностью заглушил голос совести, противившийся краже еды у омег, но приблизившись к ветхим лачугам и уловив зловонный запах прелых полей, мы поняли, что тут особо не разгуляешься. Но мне хотелось прихватить с собой музыку.

Мы продвигались ползком по грядкам, пока не достигли строений. Музыка лилась из дальнего сарая на южном склоне. В ярком свете фонарей а открытой дверью отчетливо виднелись темные фигуры. Некоторые сидели на тюках сена, другие плясали под свирель. В поселении омег мы не опасались собак, которые почуяли бы нас, крадущихся вдоль сарая. Гремела музыка, а сквозь широкие щели в грубой деревянной стене можно было заглянуть внутрь. Казалось, фонари мерцают в такт ритму. В центре сарая на импровизированной сцене из тюков соломы двое мужчин играли на дудочках, а женщина перебирала струны гитары. Судя по одновременно и парадной и дорожной одежде — бродячие барды.

Видимо, их визит и послужил поводом для этой жалкой вечеринки. Исхудавшие, но веселые, а некоторые уже подпившие, местные обитатели покачивались в ритме музыки.

— Пойдем. — Кип потянул меня за локоть.

— Они нас не заметят из освещенного сарая, — шепотом ответила я, прижимая лицо к грубой древесине.

Внутри парень закружил девушку, и та громко засмеялась, отрывая единственную ногу от пола.

— Да я не об этом. — Я обернулась. Кип отступил на шаг, поклонился и протянул мне руку. — Потанцуем? — Я едва не рассмеялась над нелепым предложением, но Кип предвосхитил мой смех озорной улыбкой: — Давай хотя бы на несколько минут представим, что мы не в бегах, а просто пришли вдвоем на танцы.

Он, вероятно, не хуже меня понимал, что это невозможно: в любую минуту нас могли обнаружить. Даже здесь, среди соплеменников, мы не смели показаться. Сюда уже могли дойти слухи если не из Уиндхема, то хотя бы из той деревни, где мы украли лошадей.

За нами по пятам шли солдаты, и Синедрион, верно, объявил за сведения о нас вознаграждение, перед которым изможденным людям в сарае будет сложно устоять. И где-то там в ночном небе рыскал бесцеремонный разум Исповедницы. Но в темноте через щели в стене вместе с запахом дыма и пива лилась музыка, и казалось, что нет ничего проще, чем просто взять Кипа за руку.

Пробивающийся из щелей свет полосами ложился на его лицо. Одной рукой я сжала ладонь Кипа, другую положила ему на бок, и мы закачались в такт, словно на несколько минут заглянув в другую жизнь, где плясали с друзьями в амбаре, а не скрывались в темноте по закоулкам. Где тревожились из-за неурожая или прохудившейся крыши, а не из-за зала с резервуарами и преследующей нас армии. Где сон не шел из-за красивого парня, встреченного на рынке, а не из-за пригрезившегося взрыва.

Мы остались еще на несколько песен. Когда заиграли джигу, мы пустились в быстрый пляс, выделывая замысловатые па. Мы не осмеливались рассмеяться или перекинуться хоть словом, зато танцоры по ту сторону стены делали это за нас, все громче крича и хохоча с каждым куплетом.

Заморосил дождик, но было тепло, поэтому мы, уже достаточно промокшие на болотах, не обратили на него внимания. Однако дождь напомнил нам, что мы снаружи, украдкой подворовываем крохи чужой жизни. Вероятно, я делала это и раньше, долгие годы оставаясь в родной деревне, когда мы с Заком были детьми.

В полном безмолвии мы отправились обратно, пробираясь сквозь ночь по болотным кочкам, а музыка неслась нам вслед.

               * * * * *

Время шло, и нам оставалось лишь завидовать лошадям, у которых всегда имелась трава для прокорма. Нам на болотах питаться было нечем. В ручье, протекающем через несколько запруд, мы почти ничего не выловили — разве что несколько мелких беспанцирных креветок. Но по крайней мере у нас всегда была вода, а заболоченная местность означала, что мы еще несколько дней не наткнемся на поселения. Это успокаивало, но в то же время нам негде было украсть еды. Кип почти перестал шутить. Вечером, когда мы сидели рядышком, я поймала себя на том, что, глядя на жующих траву лошадей, двигаю челюстями с ними в унисон.

— Ты никогда не задумывался, почему у лошадей в частности и вообще у всех животных нет близнецов? — спросила я.

— Иногда случается, — ответил Кип.

— Ну да, может рождаться сразу несколько детенышей, но они не близнецы. В смысле, не связаны.

Он пожал плечами:

— А еще животные не разговаривают и не строят дома. Они отличаются от людей. Взрыв и радиация отразились на нас по-разному. Вот и все. Не сказать, что на животных они не повлияли: среди них сплошь и рядом встречаются мутации. Просто звери приспособились по-другому.

Я кивнула — разумное объяснение, хотя было сложно думать о близнецах как о форме адаптации человечества, а не о чем-то вечном. Мир, где не рождались близнецы, казался неестественным, не способным на существование. И Кип, возможно, находился в реалиях После ближе всего к такому миру. Но даже это было иллюзией: хоть он и не помнил сестру, она все равно где-то существовала. Близнецы похожи на двуглавую змею, которую мы неделю назад заметили на берегу реки: каждая голова может считать себя автономной, но смерть все-таки уносит обе одновременно.

На следующий день я почуяла, что болото отступает, а позже получила этому подтверждение: земля под копытами лошадей стала менее топкой, и мы ускорились. На западе виднелись горы, а к вечеру впереди показался дым.

Когда мы сняли с лошадиных шей веревки, животные не сразу догадались, что их освободили. Они склонили морды и стали щипать траву под ногами.