Башня. Новый Ковчег 6 - Евгения Букреева
Про Нику он не успел сказать, потому что Савельев тут же рванул, не дослушав остальное. Борис, перехватив ошеломлённый Аннин взгляд, быстро пожал плечами и бросился вслед за другом.
— Что… как ему это удалось? А Соколов? Почему у Шостака? — Павел задавал вопросы на бегу, а Борис, приноровившись к Савельевскому размашистому шагу, пытался более-менее полно на них отвечать.
Как это часто бывает с добрыми вестями, новость о связи уже облетела общежитие. То тут, то там хлопали двери, люди выглядывали из комнат, смотрели на спешащего Савельева, перебрасывались фразами. Борис всё порывался сказать про Нику, но каждый раз, как начинал, Павел спрашивал что-то ещё.
— Паш, погоди, — Борис тормознул, схватил Павла за рукав рубашки, почти насильно останавливая его. — Паша, Ника…
При имени дочери Павел побледнел. Страх, растерянность, боль… всё это разом отразилось на лице друга, и Борис понял. Пашка до одури, до дрожи, до немоты боялся дурных известий, боялся так, что даже не спрашивал, хотя — и это тоже понял Борис — ни на миг не переставал об этом думать.
— Ника нашлась! С ней всё в порядке, Паша. Она у Долинина! — Борис наконец сказал то главное, что и нужно было сказать. — С ней всё в порядке, всё в порядке, Паша.
Он повторял это, видя, что Пашка его не понимает, не слышит. Страх всё ещё стоял в глазах друга, лицо закаменело, и Борис, как в детстве, схватил Павла за плечи, встряхнул, приводя в чувство. На бледное лицо стал возвращаться румянец, и Борис увидел, что до Савельева начинает доходить смысл услышанного.
— Дошло наконец-то до идиота? — по-хорошему хотелось влепить Пашке пощёчину, чтобы окончательно привести в чувство. — Она у Долинина! Твоя дочь у Долинина. А я тебе говорил, вот что ты за чёрт! Ну хорош, Паш… в руки себя возьми.
Дверь, у которой они стояли, тихо скрипнула. Две семёрки — две счастливых семёрки — Борис успел выхватить их взглядом и даже выругаться про себя, угораздило же устраивать сцену именно рядом с этой комнатой. В коридор высунулась Маруся.
— Паша?
— Долинин вышел на связь. И Ника… с ней всё хорошо теперь…
— Паша! — на круглом лице вспыхнула счастливая улыбка. Загорелись искорки в серых глазах, обдавая теплом, и Пашка тоже заулыбался, глупо, как ребёнок.
Борис хотел чего-нибудь съязвить, уж больно по-дурацки выглядел в этот момент Савельев, но не смог. Не из-за Савельева — из-за неё. Из-за глаз этих чёртовых, из-за мимолетного взгляда, который Борис поймал на себе, и который уже видел однажды. Видел, за секунду до их первого поцелуя…
Борис открыл папку с документами, которые принёс с собой (Павел просил навести порядок на складах — техника и материалы, предоставленные Величко, всё ещё числились неучтёнными), пробежался глазами по позициям, но вникнуть в написанное не получалось. Он бы мог списать это на усталость — разговор с Долининым закончился далеко за полночь, и спал сегодня Борис от силы пару часов, — но дело было не только в усталости. Дело было в глупых мечтах, которые Боря позволил себе, когда ночью, взбудораженный и переполненный надежд и планов, наконец добрался до постели — в глупых, мальчишечьих мечтах, совершенно щенячьих, сопливых, Борис вообще вряд ли мог вспомнить, чтобы с ним когда-либо происходило что-то подобное. А тут вдруг размечтался, словно подросток, которому улыбнулась понравившаяся девчонка, лежал и пялился, как последний дурак, в потолок, вспоминая Марусин взгляд и убеждая себя, чуть ли не вслух, что ему точно не показалось.
Но выходит — показалось. И он, Борис Литвинов, который никогда не ошибался в людях, именно вот тут, именно сейчас ошибся. Налетел с разбега — лбом — на упрямую непрошибаемость Пашкиной сестрички. Но как? Почему?
Борису всегда казалось, что умение понимать людей и чувствовать их отношение к себе было у него всегда. Он даже не задумывался над тем, как это у него получалось — просто получалось и всё. Он рано понял, что чувства людей не всегда совпадают с их словами и поступками. Мама могла сколько угодно ругаться и даже пытаться его наказать — Боря всё равно видел, что за резкими словами и порой жёсткими мерами стоит огромная любовь и материнская нежность. А вот отчим — тут было другое. Когда тому приходило в голову изображать из себя заботливого папашу, Боря прекрасно понимал — врёт, потому что он, Боря, для отчима лишь довесок, досадное приложение к его матери. И никакие похвалы и подарки не могли его обмануть.
Учителя, родители друзей, одноклассники — всех Борис читал как открытую книгу. Он и объяснить-то себе это иногда не мог, просто знал и, зная, умел подобрать ключик к каждому. Вот молоденькая учительница по русскому, хорошенькая с девчоночьими кудряшками — ей Боря нравился, и она прощала ему любую шалость. А строгий математик напротив шалости не одобрял, ценил в своих учениках серьёзность, и Боря эту серьёзность охотно изображал. Или историк, Иосиф Давыдович, этот к Борису долго приглядывался, но и он в конечном итоге его принял — принял наравне с Пашкой.
И с противоположным полом у Бориса осечек не было. Интерес девочек к себе он даже не видел — чувствовал, и всегда безошибочно подкатывал к той, которой нравился. Правда, нравился он многим, иногда Боря даже опрометчиво думал, что всем. Но всем — не всем, а неудач на любовном фронте Борис почти не знал: история с Анной была не в счёт. Тут Борис, конечно, наворотил изрядно и не потому, что был влюблён (хотя ему тогда казалось, что влюблён), Пашку обойти хотел — в вечном соперничестве с другом Анна всегда стояла между ними.
Ну и был ещё один эпизод, о котором Борис Литвинов вспоминать не любил…
— Давай, Борис, ещё раз пройдёмся по свадебному меню. Что ты мне здесь навычёркивал?
— Где? Тут? Здесь у меня, Елена Арсеньевна, знак вопроса. Я хотел у вас уточнить. Это нам точно надо?
— Надо, конечно.
Борис с матерью Павла сидели в ресторане на надоблачном уровне. Перед Еленой Арсеньевной лежали несколько листов с длинным списком продуктов и блюд для свадебного стола, и она, вооружившись красным маркером, делала пометки на полях, попутно критикуя самодеятельность Бориса, который опрометчиво кое-что успел из списка вычеркнуть. Елена Арсеньевна дошла до последней страницы, где был перечислен алкоголь (здесь Борис наоборот кое-что добавил, в основном увеличив количество) и слегка призадумалась, машинально накручивая на палец прядку тёмных волос. Борис исподтишка разглядывал её.
Мать у Павла
