Через Великий лес - Катерина Камышина
Мальчишки неодобрительно забормотали, да он и сам растерялся: драться с девчонкой — не дело, в одиннадцать зим это все понимают. Но и она тоже — чего пристала? Сказал же ей отцепиться! Ей просто обидно, что проиграла… Попросила бы по-хорошему — я ведь и так ей эту монету дурацкую собирался подарить… кошка бешеная…
Скай хотел было подать ей руку, но передумал. Вон у неё какие глаза злющие. Плюнет и только нос сильнее задерёт. Унижаться ещё…
— Сама виновата, — буркнул Скай, отворачиваясь.
И встретился взглядом с отцом.
Отец стоял на краю канавы, молча. Со спокойным, даже благожелательным лицом — таким, что Скаю захотелось немедленно провалиться сквозь землю.
— Подойди, — сказал он негромко.
Скай шёл медленно, как во сне, целую вечность. Он съёжился под тяжёлым взглядом отца, не в силах смотреть на него прямо.
— Видел ты когда-нибудь, чтобы я бил твою мать?
Скай совсем потерял голову от стыда и страха.
— Она же сама ко мне пристала, — злобно ответил он и возненавидел себя на месте, но остановиться уже не мог, — стала с нами играть, и проиграла, вот и пусть она…
Шлёп! Пощёчина была такой силы, что Скай сел где стоял. В голове у него загудела, из глаз брызнули слёзы. Не от боли — от унижения.
Мог бы и посильнее ударить, подумал Скай отчаянно. Сквозь слёзы отец был просто огромным тёмным силуэтом против солнца. Будто я не знаю, что заслужил! Но не перед мальчишками же, чтоб они видели… будто я не мужчина, а нашкодивший щенок…
Солнце больше ничто не загораживало. Отец ушёл, Скай остался сидеть один на краю канавы. Никто не решился подойти к нему, даже Тальма. В молчании слышно было море, меднокрылок в траве, чьи-то сердитые голоса из ближайшего переулка. Монета в руке была горячей и тяжёлой. Скай посмотрел на неё с ненавистью. Железа кусок. Ну — стоило оно того? Нужна она мне? Почему я её сразу не отдал?
Скай встал и свирепо вытер глаза рукавом. Разревелся тут хуже девчонки. Сам виноват.
Он развернулся и пошёл обратно к пеньку. Мальчишки стояли тесной группкой, чесались, переминались с ноги на ногу, но в лицо ему никто не смотрел. Кроме Имлат. Она кривила губы в презрительной усмешке, но глаза у неё были грустные.
Совсем тоненькая, сарта на ней мешком висит. Да ни у кого рука не поднимется такую ударить…
Скаю никогда в жизни не было так противно от самого себя. Он протянул на ладони монету и сипло сказал:
— На. Она твоя. Ты была первая.
Но Имлат только вздохнула и повела костлявым плечом.
— На что она мне? Себе оставь
И она ушла, а Скай смотрел на её окровавленный локоть, и чувство вины поднималось у него в горле, как тошнота. Монета жгла руку. Мальчишки так и стояли в тягостном молчании. Он попробовал поймать взгляд Тальмы (они ведь были друзьями с давних-предавних пор), но тот был страшно увлечён расковыриванием мозоли на пальце.
Скай понял, что ещё немного — и его стошнит по-настоящему. Он зажал монету в кулаке и побрёл прочь. Его никто не окликнул. Наверняка только вздохнули с облегчением. Так глупо: можно подумать, он ни разу не видел, как отец Тальмы отвешивает тому оплеухи. Но никто же не ведёт себя так, будто это умереть какой позор?
Скай шёл, не отрывая глаз от земли. Мимо площади, мимо кожевенной мастерской, мимо коптилен, через ворота к залу свитков. Когда так тошно, куда же ещё идти, если не к хронисту?
Хронист, как он это любил, сидел на скамье снаружи и смотрел на тёмные длинные волны с полосками белой пены. Приближался шторм.
Рядом с хронистом, подперев голову руками, сидел отец, так неподвижно, что Скай заметил его в самый последний момент.
Он остановился. Он не знал, что сказать, и чувствовал себя до того несчастным, что даже рад был бы, ударь его отец ещё раз.
Но отец посмотрел на него без тени злости.
— Ханагерн-уммар сказал мне, ты прочёл все Деяния Королей? Ну, много ли ты запомнил?
И он похлопал по скамье рядом с собой, а хронист подмигнул у него из-за плеча. Скай чуть не расплакался заново, на этот раз от облегчения. Он знал, что если отец его простил, больше о случившемся он не помянет.
* * *
Но Скай ничего не забыл. Проклятую монету он с того дня носил на шнурке под сартой. А от Имлат удирал.
Только вот теперь не удерёшь.
Скай почувствовал, как пылает лицо. Он так и стоял с мечом в руках, как дурак.
— Он не стал бы за это сердиться, — сказала Имлат очень серьёзно. — Это ведь раай-Вайсмора меч? Он был не жадный.
Скай опустил голову и постоял, глядя на потёртые ножны и силясь проглотить застрявший в горле ком. Имлат его не торопила, и он был благодарен ей за это.
— Знаю, — просипел он наконец, справившись с собой. — Но просто я ведь… я их всех опозорил.
— Чем это? Тем, что фермы спас? Все знают, что иначе было бы… Мы так и скажем Предводителю Дхайвэйту, когда он вернётся.
Значит, Имлат верит, что он вернётся! подумал Скай, и, хотя это ничем не меняло положение вещей, у него будто гора с плеч свалилась. Он усмехнулся.
— Хермонд ему скажет другое.
— Хермонд к тебе вечно несправедлив.
Скай впервые за две зимы посмотрел Имлат в глаза. Она почти не изменилась, только стала выше и как-то строже. Она не хихикала и не мялась от неловкости — стояла совершенно спокойная, будто они друзья. А я-то, болван, две зимы с ней не разговаривал!
— Спасибо, — сказал Скай с чувством.
Имлат на его «спасибо» ничего не ответила, только сдвинула светлые брови и кивнула на меч.
— Значит, это правда, что Тальма сказал? Он узнал от тётки. Ты уходишь из города с тем колдуном? Надолго?
— Не знаю, — Скай вяло пожал плечами: сейчас ему было всё равно, город ему осточертел. — Думаю… очень надолго.
Навсегда. Он не произнёс этого вслух, но слово будто повисло в воздухе. Изгнаний «надолго» не бывает, так ведь?
Скай закрепил на поясе перевязь с мечом. В конце концов, я ведь и правда никакого преступления не сделал. Я старался как мог, чтобы не подвести отца. Вайсмор понял бы. Он всегда всё понимал лучше
