Влада Медведникова - Предвестники Мельтиара

Но это крепость всадников, они защитили небо над своей головой, мы не сможем обрушиться сверху.

Я видела море. Приборы, ловившие каждый звук, доносили его голос, — море грохотало, двигалось, грозило заворожить, растворить в себе. Крепость всадников не боялась волн, рассекала их, словно была лодкой, а не каменным бастионом. А позади нее, под незримым куполом защиты, качались настоящие корабли, — ветер раздувал паруса, вечернее солнце обагряло их.

Мы должны их сжечь, должны залить их кровью.

Дорога, бегущая к крепости, почти скрылась из виду, — черные машины приземлялись одна за одной, простые воины выпрыгивали наружу. Но не мы, наше место в небе.

Море было уже совсем близко. Рэгиль сказал что-то — Амире или машине, — и двигатели запели громче, небо развернулось, стены крепости накренились, прошли мимо. Я ухватилась за поручень, чтобы не соскользнуть в распахнутый борт, — время еще не пришло.

Я увидела Мельтиара. Он стоял перед воротами, далеко внизу, всполох черноты среди темных волн. Он был так далеко, но так близко, — я чувствовала каждое движение его силы, вспышки черных искр, магию, которая с каждым мигом накалялась все сильнее. Мои крылья поднялись, дрожали, я едва сдерживалась, чтобы не рвануться вперед.

Еще рано.

Темнота окутала Мельтиара, скрыла из виду, — и устремилась вперед, быстрая как выстрел. Ударила в стену бастиона, но не остановилась, прошла насквозь, как клинок, брошенный в цель. Ни камень, ни защита всадников не остановили темноту.

Ничто не может остановить ее.

Никто не может устоять перед Мельтиаром.

Темнота застыла, отхлынула и вновь ворвалась в крепость — и теперь была не клинком, а потоком, стремительным, сгорающим от песни. Я увидела троих предвестников позади Мельтиара — люди из Рощи, они держались за руки и пели.

Пора.

Я выпрыгнула. Песня мчалась за мной по небесной реке, врывалась в крылья, захлестывала сердце. Я чувствовала, как сгорали жизни врагов, исчезали бесследно — оставался лишь восторг и сила, переполнявшая каждого из нас.

Крыши и башни крепости пронеслись прочь — защита погасла вместе с жизнями врагов — я нырнула, ища другой поток, и небо накрыло меня со всех сторон.

Оно было над головой, темнеющее, закатное, и оно было внизу — грозовое, бурлящее рваными облаками, соленым ветром. Я рванулась к нему, стремясь окунуться в бурю, — и услышала грохот волн, увидела паруса. Крохотные люди на палубах, звуки выстрелов… Я забила крыльями, приникла к прицелу.

Мельтиар говорил, что я всегда выбираю лучшую цель.

Корабль подо мной вспыхнул как факел.

— Арца?

Я открыла глаза.

Амира подошла к скамье — едва различимая, темный силуэт в ночи. Я хотела успокоить ее, сказать, что все в порядке, я сижу здесь одна лишь потому, что не могу заснуть. Но Амира не спросила ни о чем — молча села рядом, коснулась моей руки. Ее чувства сейчас были тихими, ни огня битвы, ни льдистого страха. Лишь уверенность, ровная, как восходящий поток, и едва слышная грусть, отзывающаяся в ударах сердца.

Мы сидели молча, держась за руки, глядя в ночь. Огни в доме гасли, и когда свет остался лишь в одном окне, Амира повернулась ко мне и сказала:

— Все будет хорошо. Скоро мы все будем вместе.

Я кивнула. Мы поднялась со скамьи и пошли к дому.

37

Если бы не браслеты, не знаю сколько бы я продержался в седле.

Мы скакали по дороге, петляющей среди полей, — колосья, ждущие жатвы, сменялись выжженной равниной. Вдалеке мелькали уцелевшие изгороди и обгорелые стены, то тут, то там еще клубился дым. Пару раз мы останавливались, увидев тела на дороге, но песня исцеления была уже бессильна. И я снова забирался в седло, подхватывал песню теней. Голос Нимы звучал рядом, теплый, как осеннее солнце над головой.

«Тебе не обязательно петь, — сказал мне Тин утром, перед тем, как мы отправились в путь. — Я спрячу нас».

Но зачем мне жить, если я не буду петь? И я пел — песня теней струилась над дорогой, окутывала каждого из нас. Но с каждым часом мне было все трудней: едва слышный шелест и горький дым проникали в дыхание, першили в горле. Не-волшебство Тина душило меня, пыталось сжечь изнутри.

Кровь горела, боль расползалась от зажившей раны, зрение помутилось, — я уже не видел ни дороги, ни полей, лишь мутные полосы и вспышки света. Но браслеты держали меня, делали почти невесомым, не давали соскользнуть с коня.

А потом я услышал песню, хранящую в себе тысячу напевов, неумолчную и неповторимую, — шум волн, голос прибоя. Я засмеялся и закрыл глаза.

Соленый ветер касался кожи, блуждал в волосах, пытался охладить мой жар и вернуть ясность мыслям. Мне хотелось скорее добраться до моря, войти в него, нырнуть с головой. Оно смоет с меня усталость, я буду знать, что делать дальше.

Я не заметил, как мы остановились. Сила Тина затихла — или просто я не слышал ее за натиском морского ветра, — а песня Нимы смолкла.

— О нет, — сказала Аник. Я едва узнал ее голос, таким он был безжизненным и тусклым. — Неужели зря…

Я снова мог видеть. Дорога обрывалась, тонула в песке. Волны разбивались о берег, текли вперед, стремясь поглотить дюны, — и откатывались, оставляя лишь белую пену. Рокот моря был тяжелым, осенним, гребни волн белели до самого горизонта.

Я родился возле моря. И потом мы приезжали сюда, с учителем и Нимой, и я собирал ракушки, принесенные прибоем. Я оставил их в доме учителя, когда ушел из Рощи. Должно быть, они и теперь там.

Но Рощи больше нет.

— Весь старый порт… — тихо проговорил кто-то.

Я понял, на что все смотрят.

К востоку, справа от нас, виднелась королевская дорога, — широкая и ровная, она спускалась к самой воде. Туда, где у людного причала всегда стояли корабли, где море всегда было пестрым от цветных парусов, а небо — от развевающихся флагов.

Я не видел ни одного корабля, ни одной лодки, — лишь каменные опоры и полуразрушенную пристань.

— Нам не на чем уплыть, — проговорила Аник. Ее голос был все таким же бесцветным, но твердым. — Мы должны вернуться и сражаться. Это все, что мы можем сделать.

Ветер бил в лицо, холодный и ясный, как ветер моих снов. Мне казалось, — стоит прислушаться, и он заговорит со мной.

Я знал, что делать.

Я спрыгнул на землю, сошел с дороги, повернулся на запад. Ноги увязали в песке, осколки ракушек царапали кожу. Но я был прав, он все еще ждал меня — корабль, который я помнил с детства.

— Мы тут играли, — тихо сказала Нима у меня за спиной.

Я кивнул.

Он лежал накренившись, наполовину погребенный в песке. В бортах зияли пробоины, рея торчала, как сломанная кость.

— Я верну его к жизни, — сказал я. Слова звучали как клятва. — Мы уплывем на нем.

Я пел еле слышно, замолкал, начинал снова, пытался влить песню в остов корабля. Мои ладони скользили по трухлявым планкам, — древесина пахла плесенью и сырым песком, но не рассыпалась от прикосновений. Как ему удалось пролежать столько лет здесь, у самой кромки прилива?

Песня сопротивлялась, не желала становиться кровью корабля. Когда я строил лодку, все было по-другому, — мелодия полета вливалась в звенящее, свежее дерево бортов, наполняла планку за планкой, дрожала, рвалась в небо. Я пел тогда не останавливаясь, много часов, и когда силы уходили и мерк свет — вспоминал всех, кто учил меня, и мог петь снова.

Мне неоткуда черпать силу теперь, только из своего сердца.

— Эли?

Я опустил руки и обернулся.

Лаэнар стоял у меня за спиной — я не заметил, как он подошел. Ветер трепал его волосы, слишком длинные, слишком черные. Он смотрел на меня так встревоженно и долго, что на миг я решил, что мои раны открылись и одежда в крови. Но со мной все было в порядке.

— Тебе нужна помощь? — спросил Лаэнар. — Что мне сделать?

Он стоял в полушаге, и воздух между нами звенел от песни его души — я слышал ее так же ясно, как там, в горах, где яд на время сделал мир прозрачным и отдал Лаэнара в мою власть. То, что я сделал с ним тогда — сильнее магии врагов. Они звали его, но не разрушили мою волю, Лаэнар ничего не вспомнил.

— Кто был этот человек? — спросил я.

— Какой человек? — Лаэнар вскинул руку, пытаясь заслониться от ветра.

— В Атанге. — Я зажмурился на миг. Атанг, площадь, волшебники и наше бегство — все это было так давно, тысячи лет назад. — Который позвал тебя. Ты ответил ему, назвал по имени.

Лаэнар покачал головой.

— Меня там никто не звал.

Я засмеялся.

Моя воля сильнее их магии, это так. Я все сумею, им не добраться до нас, мы уплывем.

— Вы с Нимой сможете мне помочь, — сказал я Лаэнару. — Когда я начну петь над кораблем. И потом, когда мы отправимся в море.

— В море… — Лаэнар отвернулся, взглянул на набегающие волны.