Лилия Баимбетова - Перемирие
Ведь я принадлежала к иному миру, так непохожему на этот, где правят женщины. Стереотипы мужского мира так же владели мной, как и любым южанином-мужчиной, хоть мне и неприятно было признавать это.
Да и выросла я в таких вольных условиях, что проблема Марла, вынужденного подчиняться своей сестре, казалась мне довольно глупой. Мне-то всегда казалось, что подчиняются другим только те люди, которым не хватает сил самим определять свою жизнь.
Понимание — такая непростая вещь, иной раз мне кажется, что проще долететь до звезд, чем людям разного воспитания понять друг друга. Н-да…
Я замелила шаг и остановилась у верхних ступеней. Они не обращали на меня внимания.
— Она прекрасная, благородная девушка, — говорила Ольса, зло щуря глаза, — А ты поступаешь с ней, как последний подонок, морочишь ей голову, а потом бежишь к своей шлюхе. Я требую, — говорила она все громче, звенящим голосом, — слышишь, я требую, чтобы ты прекратил это раз и навсегда.
— Да плевать мне на твои требования! — крикнул Марл ей в лицо (Ольга и Гельда оглянулись и на миг затихли, но тут же шушуканье их возобновилось), — А шлюха — это твоя Мила. Она вешается и на меня, и на Рида из Орла, и на лорда Габра.
— Я не намерена это выслушивать, — пробормотала Ольса.
Ольса взлетела по лестнице в единый миг. Даже не взглянув мне в лицо, она обошла меня и вышла, громко хлопнув дверью. В наступившей тишине слышен стал приглушенный шепот Гельды:
— Нет, теперь я, теперь я!
Марл постоял на одном месте, засунув руки в карманы брюк и угрюмо оглядываясь вокруг. Потом повернулся к столу, за которым толкались и тихо смеялись его младшие сестренки. Я стала спускаться, прыгая через две ступеньки.
— Эй, Марл!
Он оглянулся. Расстроенное и обозленное его лицо изменилось (о, великая школа светской жизни, ты любого способна воспитать!), приняло обычное спокойное выражение, пухлые губы небольшого рта сложились в вежливую улыбку. И протягивая ему конверт, я подумала: и что, интересно, Озрика нашла в нем? Он, конечно, ничего, но она выглядит в тысячу раз благороднее этого красавца.
Марл молча взял конверт, надорвал его. Оттуда выпала небольшая розоватая карточка, на которой было написано несколько слов — четким аккуратным подчерком с наклоном влево.
— Откуда это у вас?
— Одна девушка…
— Озрика? Где она?! — крикнул Марл.
— Она ушла.
Марл уже не слушал меня. Засовывая конверт за пазуху, он бросился наверх по лестнице.
— Не стоит благодарности, — пробормотала я ему вслед.
В этот момент и верхние, и нижние двери отворились, наверху, на балконе, заговорили, и послышался топот множества ног. Снизу слуги внесли подносы и стопки тарелок.
Глава 6 О любви (продолжение)
И Марл, и Ольса отсутствовали за завтраком, видимо, решали свои личные проблемы. Из Воронов не было никого; уж какие проблемы решали они, я не знаю, но это интересовало меня гораздо больше, чем внутрисемейные разборки Эресундов. За столом вместо Ольсы председательствовала ее бабка, излучавшая царственное недовольство по поводу пустых мест за столом, и под ее ледяным взглядом не только близнецы, но и все остальные вели себя тихо, молчали и прилежно ели.
После завтрака я направилась в покои Воронов. Толкнула приоткрытую дверь. В сероватом холодном свете комната казалась совершенно безжизненной, роскошно серебристо-золотая мебель выглядела как набор случайных вещей. Бывают такие дни зимой, когда все вокруг становится слишком холодным и тусклым.
В комнате никого не было. Я обошла диван и открыла дверь в спальню. Там тоже было пусто. Никого не было и в других спальнях. Открывая и закрывая двери, в конце концов, я отыскала дверь в ванную.
Передо мной была довольно большая комната, обшитая досками из светлого дерева. Солнце, выглянувшее поверх края серых туч, залило вдруг всю комнату желтым светом. У дальней стены стояла высокая деревянная скамья. Лежали грудой тазы, стояли две бочки с холодной водой и металлический резервуар на небольшой печке — с горячей. Печная труба была выведена в окно. На скамье бесформенной грудой лежала одежда, на полу валялись грязные сапоги, кольчуга, тускло блестевшая в солнечных лучах, и черные ножны. В большой жестяной ванне посреди комнаты лежал тот, кого я искала.
Я подошла ближе. Гибкое смуглое тело покоилось в теплой прозрачной воде. Колени были слегка согнуты, черноволосая голова покоилась на бортике ванны, глаза были закрыты. Он просто спал. В ванне.
Это было как во сне. Ни звука не слышно было вокруг, анфилада пустых комнат отделяла нас от остальной крепости. Серая пелена, затянувшая небо, отодвинулась к северу, над ее краем сияло наполовину выглянувшее солнце, и свет его слепил глаза.
А он спал. Тонкое его, смуглое лицо было так безмятежно. Что-то очень странное, совершенно нереальное было в этой картине.
Я стояла над ними и разглядывала его тело: голый, он выглядел не таким худым, как в одежде. Через живот и правое бедро тянулся совсем свежий шов, грубо зашитый шерстяной ниткой. Хорошо еще, что заражение крови ему не страшно. Я смотрела на него и тихо улыбалась. Это гибкое, сильное, жилистое тело было совсем молодым, словно оно прожило только двадцать, а не без малого двести лет. В намокших, слипшихся прядками волосах седина была почти незаметна. О-хо-хо… Я присела на край ванны, заглянула в лицо Ворона и, протянув руки, осторожно провела пальцем по его полуоткрытым губам.
Ресницы его дрогнули. Один алый глаз приоткрылся и взглянул на меня.
— Привет, — сказала я негромко.
Изуродованные губы растянулись в немного смущенной улыбке. Он смотрел на меня безмятежными, сонными, ничего не понимающими глазами. Обняв его одной рукой, я помогла ему сесть. Черноволосая мокрая голова прислонилась к моему плечу. Лоб его, касавшийся моей шеи, и его плечи были неожиданно горячими. Тихое дыхание щекотало мне шею.
— Ты, что, собирался вымыться и заснул?
Он только слабо усмехнулся в ответ. В сущности, меня это не удивляло. Он был ранен и серьезно ранен, а никогда нельзя точно угадать, как отреагирует организм Ворона на тяжелое ранение. Реакция бывает порой самая парадоксальная, я всегда думала, это как-то связано с их способностью к регенерации. Он и впрямь может засыпать из-за большой кровопотери.
Я окунула руку в теплую воду и провела пальцем по его обнаженному бедру. Кожа была горячей, очень горячей, даже в воде это чувствовалось.
— Хочешь, я тебе помогу? — шепотом сказала я, — Ведь ты же, ей-богу, не будешь сам мыться. Ты специально это все подстроил…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});