Лилия Баимбетова - Перемирие

— Эй, нет, — сказала я, — Не в меня, слышишь? — он засмеялся, — Нет, не надо! — успела только крикнуть я.

Снежок попал мне в лицо. Он был твердый и мокрый, очень неприятный.

— Ах, ты!..

Я нагнулась, зачерпывая рукой холодный рассыпчатый снег.

— Не попадешь, — сказал Ворон.

— Посмотрим, — пробормотала я, — И вообще, сама знаю.

О, да, я промахнулась, зато он снова в меня попал.

— Что-то ты развеселился, — сказала я, — Знаешь, как ты себя ведешь?

— Как?

— Как самый распоследний харадай (звание рядового у Воронов)! — крикнула я, со смехом, кидая в него пригоршню снега, — Ты совсем с ума сошел, что ты делаешь?

Я прыгнула в сторону, с хохотом уворачиваясь от его объятий, но — увы и ах! — Ворон был слишком быстр для меня. Он поймал меня в объятия, обнял за плечи и прижал к себе. Я обхватила его под плащом за талию и уткнулась лицом в металлические кольца кольчуги. И закрыла глаза.

— Послушай, — промурлыкал над моей головой голос дарсая, — хочешь, я вымоюсь?

Я вздрогнула от неожиданности. В первый момент я не совсем поняла, о чем он.

— Ты шутишь? — протянула я, когда до меня дошло.

— Нет.

Я немного помолчала.

— Ты забудешь, — сказала я, наконец.

— Не забуду.

— Спорим?

Он только усмехнулся. Но продолжить этот разговор нам не дали, впрочем, я особенно и не жалела, разговор наш был не слишком содержателен. Почему-то всегда рядом с мужчиной, который меня привлекает, я утрачиваю способность здраво мыслить и вообще соображать. Как правило, я в таких случаях я несу всякую чушь, как курица-несушка, но в этот раз я свою чушь даже высидеть не успела.

— Простите, — раздался позади меня низкий женский голос.

Я оглянулась, разнимая руки и высвобождаясь из вороньих объятий. И замерла.

Она стояла возле невысокого раскидистого дерева с кривыми темными сучьями, закутанная в длинный шерстяной плащ, когда-то видимо красный, а сейчас выцветший пятнами. На фоне темной стены из грубого камня и заснеженного двора ее тонкая фигура в плаще с накинутым капюшоном казалась неожиданно яркой, как мазок алой краски на белой бумаге. Она словно возникла из небытия, только что ее не было, и вот она стоит и ждет чего-то — странная, словно в воздухе нарисованная фигура…

— Простите, — сказала она, — Ведь вы южане? Прошу вас. Это займет всего минуту.

Дарсай легонько сжал мое плечо. Я медлила. Тогда она откинула капюшон.

Мой капюшон еще раньше, во время наших дурацких игр, сполз с моей головы, являя серому дню лицо Лорель Дарринг, воплотившейся через шестьсот лет после смерти в той, которая даже не являлась ее прямым потомком.

Итак, она сняла капюшон. Я удивилась, она — нет. Ни мое лицо, ни мои волосы не показались ей знакомыми, и я понимала — почему. Это было столь же очевидно, сколь и невероятно, ибо что было такой, как она, делать на крайнем Севере, на самой границе человеческих земель с нильфскими. Южанка. Молодая девушка, может быть, даже моложе меня. Нежное, чайно-смуглое овальное лицо, красиво очерченные скулы, маленький подбородок, ямочки на щеках, большие карие глаза под пышной каштановой челкой. Волосы ее были подстрижены очень коротко, по-мужски. В левой ухе была изящная маленькая сережка с красным камешком.

Карие глаза печально смотрели на нас, губы маленького, ярко накрашенного рта были плотно сжаты. Она ждала. Потом усталым движением слегка наклонила голосу и снова сказала своим низким хрипловатым голосом:

— Прошу вас…

Я коснулась руки дарсая, сжала его обтянутые кожаной перчаткой пальцы, выпустила его руку и пошла к девушке. Ворон остался на месте, и я была этому рада. На расстоянии, конечно, не видно, кто он такой, но вблизи того непобедимого факта, что он не человек, ведь не скроешь.

Я подошла и остановилась перед ней, засунув озябшие руки за пояс, стягивающий мою безрукавку.

— Меня зовут Озрика, — сказала она медленно, — Я хотела попросить вас…. Не могли бы вы передать письмо господину Марлу?

Какое лицо… Я смотрела на нее и поражалась. Ее ровная смуглая кожа словно светились изнутри. Глаза по величине были сходны с вороньими. Это лицо казалось вылепленным рукой скульптора, а не сотворенным природой, ибо природа сама по себе не пропорциональна. Какие благородные черты…

— Прошу вас, — повторила она, наклоняя голову и ударяя на слове «прошу».

Полы вылинявшего красного плаща разошлись, тонкая рука в ярко-алой вязаной перчатке, доходившей до локтя, протянула мне небольшой белый конверт. На пальце ее я заметила кольцо. Я взяла конверт и повертела его в руках, пристально глядя на нее. Сначала я решила, что это и есть пресловутая подружка Марла, но… Нежное пропорциональное лицо. Изящная кисть с тонкими, как у девочки, пальцами. Перчатки, связанные из шелковых нитей, цена которым по три бриллианта за моток. Такой плащ вполне могла бы носить крестьянка, но перчатки — нет. И кольцо. Это было не просто ювелирное украшение, которое мог бы подарить ей Марл. Старинное крупное кольцо из потемневшего золота, непохожее на нынешние изящные изделия, настоящая фамильная драгоценность. Цвета ее одеяний наводили на мысль — уж не Алая ли это властительница? Но — с темными волосами?

— Вы здешняя? — спросила я.

Она невесело рассмеялась и взъерошила свои короткие каштановые волосы.

— Нет. Разве вы не видите?

Я кивнула. Видеть-то я видела. Но ничего не понимала. Впрочем, так ли уж обязательно мне было это понимать? У меня и своих проблем было достаточно. А эта девушка, явная южанка и из благородной семьи, была не моей проблемой.

Позади послышались голоса, говорившие что-то неразборчивое. Я оглянулась. Из дверей караулки выходили стражники в зимних, на вате, куртках и останавливались под карнизом, прикуривая друг у друга. На нас они не смотрели.

— Мне пора, — быстро сказала Озрика приглушенным голосом, — Спасибо вам.

Она двумя руками одела снова на голову глубокий капюшон, совершенно скрывший ее лицо, завернулась в плащ и, кивнув мне, быстрыми шагами пошла куда-то вбок, за здание крепости. Я смотрела ей вслед. Рыхлый снег, казалось, нисколько не мешал ей, она шла так же твердо, как по паркетному полу. Ее походка чем-то напомнила мне походку Ольсы.

Когда она скрылась за углом, я повернулась и пошла к своему спутнику. Крепость пробуждалась. Ночная смена, четыре коренастых бородатых стражника, опираясь на пики, медленно поплелись к воротам, переговариваясь на ходу и сплевывая крошки табака в рыхлый снег. Высунувшись по пояс в приоткрытую дверь, молодой парень в одной рубашке что-то крикнул ночной смене и захлопнул дверь. За углом здания тоже слышны стали голоса.