Светлана Багдерина - И стали они жить-поживать

Граненыч же кинулся к сторожевой будке у ворот, где с недавних пор находился на дежурстве не только отряд дружинников, но и один из трофейных ковров – как раз для такой оказии.

Не успев даже опуститься на крышу Лесогорской сторожевой башни, Митроха мгновенно оценил обстановку.

Дорога расчищена и выровнена, насколько это было возможно, от лагеря костеевцев с черепашьей скоростью приближается горизонтально-трапецеидальный таран с теплозащитным покрытием, и, как специально, габариты этого тарана таковы, что он спокойно поместится под своды арки ворот и, презрев всё, что может свалиться на его обтянутую шкурами крышу, сделает свое черное дело.

Конечно, если бы у него было время, можно было бы прибегнуть к старому трюку и заложить ворота камнем…

Или забить добавочным слоем досок и железа…

Он окинул цепким взглядом прилегающие к воротам постройки: как назло, ни одного склада стройматериалов или строящегося дома.

Зато знаменитые конюшни Челубеева-Пересветского, где облукоморившийся выходец из Караканского ханства выращивал и содержал купленных для перепродажи породистых ломовых лошадей, простирались направо и налево едва ли не на целый километр.

Остановит ли штурмующих запах навоза – увы, такого вопроса даже не стояло…

Но что тогда делать, если метательные снаряды тарану нипочем, а пламя ему – что мертвому припарка?..

Вот если бы здесь сейчас был Агафон…

Мысль о своем заместителе по вопросам волшебства заставил Митроху устыдиться. Бедняге-чародею приходится сейчас воевать один на один с противником страшнее во сто раз, а он тут льет слезы над какой-то кучей деревяшек, которой грош цена в базарный день!..

Ну, нет, не на того напали…

Ну, таран, держись…

Варианты зароились в голове князя как мухи над битюгом, но через минуту, разогнав конкуренток, под скособоченной горлатной шапкой осталась только одна.

И Граненыч приступил к раздаче распоряжений.

Спустя сорок минут, продавливая глубокие колеи в медленно оттаивающей грязи, к Лесогорским воротам подполз не поврежденный ни ядрами самострелов, ни камнями баллист, ни бревнами катапульт таран и стал не спеша втягиваться в арку.

По сигналу десятника котловые выплеснули на спину обтянутого чужими шкурами чудовища двести литров смолы и бросили два факела.

Смола запылала с таким жаром, что отпрянули и укрылись за зубцами даже любопытные дружинники, свесившие было головы, чтобы посмотреть, сработает ли это средство.

Успех операции состоял в том, что смола качественно растеклась почти по всей крыше и загорелась едва ли не с первой искры.

Неудача – что кроме смолы в таране не сгорело ничего.

И когда неуязвимая осадная машина полностью скрылась в арке, в воздухе витали только жалкие бледные дымки.

Победно ухмыляясь друг другу, зверолюди – с тигриными головами на этот раз – опустили свой горизонтально-трапецеидальный домик на землю и хотели уже взяться за рукояти тяжелого тарана, как вдруг из всех бойниц и, не исключено, что и из-за ворот, дружно грянуло оглушительно-молодецкое: "Во поле березка стояла".

Костеевцы оторопели.

В самый ответственный момент они ожидали чего угодно – второй порции смолы, стрел, копий, камней, бревен, вылазки, но чтобы обреченные враги принялись услаждать их слух пением на два голоса?..

К тому же, если лукоморцы действительно хотели сделать им приятное в расчете на пощаду при последующем штурме, то они могли бы сперва поинтересоваться их музыкальными предпочтениями, а лучше всего – добровольно открыть ворота…

И не успел капрал подумать это, как ворота, словно по мановению волшебной палочки, беззвучно распахнулись[193], и тигров в черных доспехах встретил залп из длинных луков, потом тут же, без малейшей паузы, другой, третий, четвертый[194]…

Зверолюди падали, так и не успев ничего понять, а тем временем в действие вступил третий этап диспозиции Граненыча.

Отовсюду – из-за створок ворот, из-за спин лучников – по сигналу главкома выскочили люди с канатами и крюками и в мгновение ока опутали оставшийся без экипажа таран как очень маленькие, но бойкие паучки очень большую, но туповатую муху.

Новый сигнал – и первые две шеренги стрелков кинулись врассыпную, а третья – сидящая задом наперед на спинах огромных, в рост человека, битюгов, хлестнула своих скакунов по бокам. Конный поезд рванулся вперед, и массивный таран, словно легкие санки в руках у стайки мальчишек, плавно въехал в распахнутые ворота.

Которые были поспешно закрыты перед самым носом прорвавшейся костеевской пехоты.

Впрочем, огорчаться солдатам с волчьими мордами пришлось недолго – лучники в бойницах над их головами умели не только петь.

Граненыч оказался прав не только при составлении своего плана по захвату вражеского тарана.

Великому Агафонику действительно приходилось туго.

С первой башней, хоть и пришлось слегка поволноваться, все обошлось благополучно.

Не приземляясь, под градом стрел, камней и всего остального, что предприимчивые костеевцы запасли в своей поистине исполинских размеров башне[195], специалист по волшебным наукам, изящно сманеврировав (хотя, это, конечно, целиком заслуга Масдая, а не его), ловко зашвырнул один из двух оставшихся камней в беспечно открытый порт изрыгающей стокилограммовые булыжники баллисты.

По удачному стечению обстоятельств, камень этот оказался огненным, и лукоморской обороне Гуляйской стены пришлось выяснить опытным путем, что противопожарные меры осаждающих неосмотрительно распространялись только на внешнюю поверхность стен.

Башня вспыхнула как свечка и сгинула в столбе ревущего пламени за несколько минут.

Когда огонь погас, перед взором изумленных противников осталась стоять, задумчиво покачиваясь от ветра, только тонкая внешняя оболочка самой страшной из всех пока примененных Костеем осадных машин.

Завороженные странным и неестественным зрелищем войска с обеих сторон застыли и смотрели на мрачный призрак смертоносного монстра, не отрывая глаз.

Потом кто-то нервный с лукоморской стороны не выдержал и выстрелил в почерневшую шкурку из лука.

Та покачнулась, потеряла равновесие, упала на поле боя, подняв волну грязи и сажи, и смялась под собственной тяжестью.

Морок развеялся, и зверолюди снова бросились в атаку, но душа их к этому уже не лежала, что и сказалось на успехе всего штурма.

Как выяснилось через два часа после торжественной гибели осадной башни, у нее была сестра-близнец.