Виктор Емский - Индотитания

КАЛИГУЛА. Ой, когда это закончится?!

ФЛАВИЙ. Не понял, причем тут мельница? Какие-то ножи… А-а-а!

КОНТУШЁВСКИЙ. Дошло?

ФЛАВИЙ. Неужели Калигула сидит в мертвом искусственном сооружении?

КАЛИГУЛА. Уй-ой!

КОНТУШЁВСКИЙ. Мне всегда казалась странной эта мельница, у которой произвольно крутится колесо. Стоп! А произвольно ли? Эй, Калигула!

КАЛИГУЛА. Йё-ёй! Больно!

КОНТУШЁВСКИЙ. Не ври! Малышню уже прогнали взрослые. И даже ножики отобрали.

КАЛИГУЛА. Раны-то остались. Болят.

КОНТУШЁВСКИЙ. Я заметил, что твое колесо крутится тогда, когда мы обсуждаем сексуальные опыты молодой парочки либо пытки. Почему?

КАЛИГУЛА. Мне это интересно. Я возбуждаюсь, и что-то в моем теле приходит в движение.

ФЛАВИЙ. А потом?

КАЛИГУЛА. Потом мне становится хорошо, и движение прекращается.

КОНТУШЁВСКИЙ. Вот это да! Как это назвать?

ЖОРА. Фанерный онанизм.

ЛЕНЬКА. Проще — фанеризм!

КОНТУШЁВСКИЙ. Это несправедливо!

ЛЕНЬКА. Га! Ты тоже так хочешь?

ЖОРА. Ха-ха!

КОНТУШЁВСКИЙ. Дураки! Я не про то. Эта мельница дольше года не продержится. Либо сгниет, либо будет разломана шалопаями. Калигула опять родится человеком! А когда я?

ФЛАВИЙ. Пан Контушёвский, имей совесть. Все-таки Калигула сидит здесь даже дольше, чем я.

КОНТУШЁВСКИЙ. Заткнись! Он находится тут с перерывами!

ФЛАВИЙ. Но он не видит и не слышит окружающего мира.

КОНТУШЁВСКИЙ. Зато он слышит нас. И этого достаточно.

ФЛАВИЙ. Скоро и нас срубят.

КОНТУШЁВСКИЙ. Я уже начал терять надежду…

КАЛИГУЛА. Уже не больно.

ЖОРА. А если твое колесо крутят люди?

КАЛИГУЛА. Мне так же приятно.

ЖОРА. Хорошо устроился.

ЛЕНЬКА. Да. И никто сок не сцеживает. Вот, опять появился старый хрыч! Эй, придурок! Уже давно листва зеленая! Какой сок? Сезон закончился!

ЖОРА. У него, наверное, склероз. Он забыл, в какое время года надо этим заниматься.

ЛЕНЬКА. Ай! Мне от этого не легче!

КОНТУШЁВСКИЙ. Калигула, ты сам сейчас крутишь колесо?

КАЛИГУЛА. Когда кричат от боли, мне приятно.

ЖОРА. Съезд садистов! Ой, этот сокосос уже у меня!

КОНТУШЁВСКИЙ. Ничего себе, скорость у колеса!

ЛЕНЬКА. Стадо маньяков!

ЖОРА. Да пошли они все!

КОНТУШЁВСКИЙ. Ха-ха-ха!

Продолжительная мыслетишина

Глава шестая

КОНТУШЁВСКИЙ. Это что за толстый и пузатый ушлёпок идет к нам через площадь?

ФЛАВИЙ. Судя по семенящим с ним рядом услужливым людям — важная персона.

КОНТУШЁВСКИЙ. И зачем он нас разглядывает?

ФЛАВИЙ. Он находится рядом со мной. Я слышу обрывки разговора. К нему обращаются почтительно.

КОНТУШЁВСКИЙ. Как?

ФЛАВИЙ. Называют Борисом Григорьевичем.

КОНТУШЁВСКИЙ. Никак, Боря Момзик собственной персоной?

ФЛАВИЙ. Очень похоже.

КОНТУШЁВСКИЙ. Судя по его носу, он не Момзик, а — Момзикян. Или, на худой конец — Момзикидзе. Кстати, Флавий, а у тебя был нос?

ФЛАВИЙ. Что за дурацкие вопросы? Конечно, был.

КОНТУШЁВСКИЙ. Такой же длинный и горбатый, как у Момзика?

ФЛАВИЙ. Нормальный у меня нос был.

КОНУШЁВСКИЙ. Ага. Все понятно. Никакой он не Момзикян и, тем более, не Момзикидзе. Он, скорее всего — Момзишницель какой-нибудь. У меня как-то был подручный, который выдавал себя за получеха-полуцыгана. Фамилия у него была — Ружек. А оказалось, что никакой он не чех, и к цыганам отношения не имеет. Потому что на самом деле фамилия его матери — Розенблюмцер. Но нос у него был, как у нынешнего Момзика, которого мы наблюдаем прямо под нами.

ФЛАВИЙ. Какая разница? Ведь он — благодетель!

КОНТУШЁВСКИЙ. И о чем говорят?

ФЛАВИЙ. Предлагают спилить мертвый дуб и один из живых.

КОНТУШЁВСКИЙ. Как один?

ФЛАВИЙ. Ну, рассказывают, что для строительства ресторана места хватит и так. Мертвое дерево подлежит сносу окончательно. А из живых предлагают убрать только мой дуб. Говорят, что он очень стар, и в последующем может завалиться. А твой хотят оставить, чтобы устроить под его кроной летний зал.

КОНТУШЁВСКИЙ. А-а-а! Профессор, сволочь, отзовись!

ПРОФЕССОР. Слушаю внимательно.

КОНТУШЁВСКИЙ. Это твои скотские проделки?

ПРОФЕССОР. Нет, это — случайность. Видимо, время отсидки для тебя еще не закончилось.

ЖОРА. Ха-ха-ха!

КОНТУШЁВСКИЙ. Что-то меня постоянно преследуют случайности. А я не хочу таких случайностей! Слышишь? Если подобное произойдет еще раз, то я клянусь, что отыщу тебя, когда все-таки выйду из этого древесного сортира! Я не знаю, как, но сделаю это!

ПРОФЕССОР. Ой, боюсь, боюсь! Ха-ха-ха!

ФЛАВИЙ. Эй, Калигула, сейчас колесо отвалится. Сбавь скорость.

КАЛИГУЛА. Не отвалится. Проверено.

ЖОРА.

ЛЕНЬКА. Ха-ха-ха!

ФЛАВИЙ. Боря Момзик уехал.

КОНТУШЁВСКИЙ. Матерь Божья, не оставляй меня!

ПРОФЕССОР. Контушёвский совсем сдурел. Какое отношение к Матери Божьей имеет Момзик?

КОНТУШЁВСКИЙ. Гр-р-р!

ЖОРА. Злится, однако.

ПРОФЕССОР. Ну, и пусть…

Мыслетишина

Утро следующего дня

КАЛИГУЛА. Я вспомнил! Я был Великим! Я был Богом! Мне присягали! А почему, собственно, был? Я и сейчас велик…

ФЛАВИЙ. Да уж. В роли игрушечной мельницы для песка.

ЛЕНЬКА. Что ты понимаешь? Может, вращение колеса мельницы сближает человечество со звездами.

ФЛАВИЙ. Каким образом?

ЛЕНЬКА. А я и сам не знаю. Так, к мысли пришлось. И вообще…

ФЛАВИЙ. Ух, ты!

ЛЕНЬКА. Что случилось?

ФЛАВИЙ. Приехали рабочие на каком-то странном автомобиле. У него нет водительской двери и крышки багажника.

ЖОРА. Почему он странный? Самый обычный российский рабочий автомобиль. Имеет много названий. Тот, который ты описал, называется, скорее всего — дрышпак. А есть еще ведра, капитосы, тазики, унитазы, маскарады, убоища, и много других.

ФЛАВИЙ. Да плевать, как классифицируется этот автомобиль. Рабочие достали бензопилы!

КАЛИГУЛА. Ой, куда это меня понесло?

ФЛАВИЙ. Не понял…

КОНТУШЁВСКИЙ. Ха-ха-ха! Зато понял я!

ЖОРА. Что там опять у вас происходит?

КАЛИГУЛА. Снова стою. Крутанули колесо. Хорошо…

ФЛАВИЙ. Это несправедливо!

ЛЕНЬКА. Да что случилось?

КОНТУШЁВСКИЙ. Рабочие перенесли детскую мельницу от меня и вкопали ее под дубом Флавия. Начали пилить дерево Хасана.