Виктор Емский - Индотитания
ЛЕНЬКА. Тпру, родной! Куда ты клонишь?
ЖОРА. Когда тебя увезли в госпиталь, я продолжал и дальше выполнять свой «интернациональный долг». Ты там прохлаждался более трех месяцев. А мы один раз попали в натуральную засаду…
ЛЕНЬКА. Это когда тебе потом дали орден «Красной звезды»?
ЖОРА. Да. Только это был не мой орден. Это был орден капитана Мешкова.
ЛЕНЬКА. Как так?
ЖОРА. Вот так. Мы в количестве взвода вышли на ликвидацию группы «духов». С нами, почему-то, пошел Мешков, хотя (это я сейчас понимаю) командиру роты разведки в рядовом рейде делать было нечего. По тропе, где мы залегли, должна была пройти банда душманов, состоявшая из десяти человек. Но, на самом деле их оказалось не менее двухсот. Это был ад! Они открыли такой плотный огонь, что мы не могли даже головы поднять из-за камней, за которыми прятались. И лишь Мешков творил чудеса.
Он, постоянно перебрасывая (именно перебрасывая) тело между камнями, стрелял из автомата одиночными. Причем, навскидку. Я сначала не понимал его действий. Но, спустя некоторое время заметил, что огонь духов заметно ослаб. Я приподнял голову и стал внимательно наблюдать за маневрами Мешкова.
Капитан, рывками двигаясь от камня к камню, выпускал пули одну за другой. Никто из наших бойцов не стрелял. Я увидел, что склон горы покрыт телами моджахедов. И вдруг понял, что каждый выстрел Мешкова достигает цели. Он был стрелком от бога или, точнее сказать — от дьявола!.. Вот приподнялась над валуном фигура душмана с зажатым в руках гранатометом. Бросок Мешкова. Выстрел! Гранатомет отлетел в сторону, тело безвольно повисло на камне. Душманы встают и яростно бросаются вперед! Перемещение Мешкова, выстрел — и главарь, подавший команду, заваливается спиной на землю…
ЛЕНЬКА. Я где-то читал, что львы именно так и поступают. Если львиный прайд с их территории вытесняет свора гиен, то лев неторопясь вычисляет самку, подающую команды. Потом, невзирая на укусы и нападения презренных животных, он несется через свору, врывается в центр, и разрывает в клочья самку-лидера. Сразу после этого гиены рассыпаются, и прайд остается на своей территории, а льву — почет и уважение от самок и детей.
ЖОРА. Возможно. Но здесь немного по-другому. Как говорится, на место одного имама придет другой. Если Мешков подстрелил командира, то это не значит, что не появится новый… Он, естественно, появился. Капитан тут же пристрелил и его! И следующего! И дальнейшего! А пока совещались насчет последнего, командир роты ухлопал еще десяток рядовых. Я видел, что за десять минут он отправил к гуриям более сотни моджахедов!
ЛЕНЬКА. И что дальше?
ЖОРА. Когда они поняли, что будут перебиты, то попытались сбежать. И тут я поднял всех в атаку. Если честно, то нервы не выдержали. Поднялся и — вперед! За мной пошли все. Только Мешков уселся на землю, и с усталой улыбкой наблюдал за нашим вдохновенным порывом. В результате мы перебили несколько десятков «духов» и взяли пленных…
ЛЕНЬКА. К чему ты мне все это рассказал?
ЖОРА. Потом, когда все закончилось, Мешков отозвал меня в сторону и сказал: «Мовсесян, запомни, если бой уже выигран, не надо идти в атаку. Нужно действовать без эмоций. Эмоция — плохая вещь для производства точного выстрела».
ЛЕНЬКА. Где-то я уже это слышал. По-моему, у Профессора.
ЖОРА. Вот то-то и оно…
ЛЕНЬКА. Значит, Профессор та еще рыба?
КОНТУШЁВСКИЙ. А что я говорил?
ЖОРА. Вот, блин, подслушал! И козлом, ведь, обзывали.
КОНТУШЁВСКИЙ. Сами вы козлы. А я не зря в свое время жалованье получал. Умею добывать сведения.
ЛЕНЬКА. Без щипцов и каленого железа?
КОНТУШЁВСКИЙ. С щипцами сведения добываются быстрее. А тут — жди, пока вы соизволите проболтаться. Но дело не в этом. А знаете, в чем? В том, что капитан Мешков и Профессор — одно и то же лицо!
ЖОРА. Мы и без тебя догадались.
КАЛИГУЛА. Я тоже. Кстати, сами вы придурки. А я — император!
ЛЕНЬКА. Так, всем пока. А императору — тем более.
КАЛИГУЛА. Куда вы все? Ну-ка, стоять! Эй! Где вы? Странно…
Мыслемолчание
* * *Раннее утро
КОНТУШЁВСКИЙ. Эй, кто-нибудь!
КАЛИГУЛА. Да.
КОНТУШЁВСКИЙ. Я так понял, что ты вспомнил, кем был?
КАЛИГУЛА. Частично.
КОНТУШЁВСКИЙ. Ну, и как ощущения.
КАЛИГУЛА. Все время чего-то хочется… Ты был палачом?
КОНТУШЁВСКИЙ. Лучшим их них!
КАЛИГУЛА. А как сажают на кол?
КОНТУШЁВСКИЙ. Вон, что тебе интересно…
КАЛИГУЛА. Да. Я — извращенец. Так Профессор считает.
ПРОФЕССОР. Так считает весь мир.
КАЛИГУЛА. Ничего про это не помню. А жаль.
ФЛАВИЙ. Не переживай. Пан Контушёвский тебе напомнит.
КАЛИГУЛА. А почему Пан? Он что, греческий бог?
КОНТУШЁВСКИЙ. Сам ты греческий бог. Пан, — это польское слово, означающее, что перед тобой не быдло низкоутробное, а шляхтич!
КАЛИГУЛА. Что такое шлюхтич? Это имеет отношение к извращениям?
КОНТУШЁВСКИЙ. Р-р-р-р!
ПРОФЕССОР. Конечно, имеет! Он — высококлассный садист.
ЛЕНЬКА.
ЖОРА. Ха-ха-ха!
КАЛИГУЛА. Кто такой садист?
ПРОФЕССОР. Это тот, кто причиняет боль другим и испытывает от этого сексуальное возбуждение.
КАЛИГУЛА. Понял. Я тоже садист.
ПРОФЕССОР. Ура! Контушёвский теперь не один.
КОНТУШЁВСКИЙ. Если откровенно — я рад этому факту. А то собрались вокруг одни холодные убийцы. Мясники без эмоций. А убивать всегда приятно, если получаешь от этого удовольствие. И чем громче кричит жертва и дольше мучается, тем удовольствие больше. Вот так и с кольями…
КАЛИГУЛА. Я весь внимание.
КОНТУШЁВСКИЙ. Существует два вида такой казни. Быстрый и медленный. Для начала кол смазывают жиром. Мусульмане — бараньим. Я же предпочитал свиной.
ЛЕНЬКА. Почему именно свиной?
КОНТУШЁВСКИЙ. Христианину, буддисту или язычнику — все равно каким. А вот для казнимого мусульманина или иудея свиной жир — еще один болезненный фактор, вызывающий дополнительные мучения. Надо учитывать всякие мелочи, чтобы жертве было хуже…
ХАСАН. Вот собака!
КОНТУШЁВСКИЙ. Ха! Я же говорил, что в мире не существовало палача лучше меня.
Так вот. При быстром способе казни жертва ставится на четвереньки, и кол сзади вгоняется молотком. Высшая степень искусства — направить кол так, чтобы он вылез изо рта через язык. Потом кол втыкается в землю, и казненный выставляется на всеобщее обозрение.
КАЛИГУЛА. Здорово! А медленный способ?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});