Виктор Емский - Индотитания

КАЛИГУЛА. Здорово! А медленный способ?

КОНТУШЁВСКИЙ. При медленном кол уже торчит в земле. Ноги и руки казнимого связываются особым образом, и тело насаживается сверху. Но — неглубоко. Таким образом, жертва может сидеть на колу долго, и зрители смогут наслаждаться ее мучениями несколько дней. Если почаще поливать преступника холодной водой, то он будет орать до трех суток.

ХАСАН. Я не забыл своего обещания. Я тебя обязательно найду! И проделаю с тобой то, о чем ты только что рассказывал. Только конец кола посыплю перцем!

КОНТУШЁВСКИЙ. Ого! Вот до чего я в свое время не додумался. Надо же, какой интересный совет. Спасибо.

ЖОРА. Ну вас всех к черту! Профессор, ты, случайно, в позапрошлой жизни не был капитаном Мешковым?

ПРОФЕССОР. Был. После вывода войск из Афганистана я уволился из армии, купил себе парочку дипломов и стал профессором.

ЖОРА. А ты помнишь нас?

ПРОФЕССОР. Конечно. Способные молодые ребята.

ЖОРА. Получается, что именно тебе мы обязаны умением убивать? Так сказать — без эмоций.

ПРОФЕССОР. Да. «Спасибо» скажете?

ЖОРА. Даже не знаю…

КОНТУШЁВСКИЙ. Эй, Калигула! О чем прошлой ночью беседовали Хасан с Профессором?

КАЛИГУЛА. Хасан вспомнил, что именно Профессор был наставником его юности и толкнул на путь убийцы.

КОНТУШЁВСКИЙ. Ага. Вот оно что. Там толкнул Хасана, в другом месте — двух малолетних пентюхов. Интересно, а где еще?

КАЛИГУЛА. Он сказал Хасану, что его дуб срубят в течении недели.

КОНТУШЁВСКИЙ. Профессор, откуда ты это узнал? Отключился, мерзавец! Эй, Хасан! И этот тоже…

Мыслетишина

Вечер того же дня

ФЛАВИЙ. Какое небо черное. И ветер.

КОНТУШЁВСКИЙ. У меня уже две ветки обломало.

ФЛАВИЙ. Я видел, как она перебежала улицу.

КОНТУШЁВСКИЙ. Ну-ка, ну-ка… Да, представьте себе, она у него. Интересно, как ей удалось открыть двери? Ведь дома никого нет, кроме него. Наверное, зубами.

ФЛАВИЙ. И чем они занимаются?

КОНТУШЁВСКИЙ. А тебе не видно?

ФЛАВИЙ. Нет.

КОНТУШЁВСКИЙ. Второе окно справа на первом этаже.

ФЛАВИЙ. Не видно.

КОНТУШЁВСКИЙ. Ну, тогда я тебе сообщу. Они занимаются своим обычным делом.

ФЛАВИЙ. Как это возможно? У него не работают ноги, а у нее — руки.

КОНТУШЁВСКИЙ. Если ты такой дурак, то я тебя просвещу: для занятия сексом нужны не руки и ноги, а немного другие органы.

КАЛИГУЛА. Подробнее.

КОНТУШЁВСКИЙ. Он сидит в инвалидном кресле, а она сверху. Оп-па! Сидела… Кресло завалилось назад. Барахтаются.

КАЛИГУЛА. Ха-ха!

КОНТУШЁВСКИЙ. Слушай, Калигула, неужели ты не вспомнил свою первую жизнь?

КАЛИГУЛА. Немного. Помню, что был императором. Вспомнил, как меня звали. А остальное — так, некоторые картины. Какие-то ноги, задницы… И еще — конь.

ФЛАВИЙ. Какой конь?

КАЛИГУЛА. Светло-серой масти. Его звали — Инцитат.

КОНТУШЁВСКИЙ. Которого ты завел в здание сената и объявил сенатором?

КАЛИГУЛА. Наверное.

ФЛАВИЙ. Единственный, кто не хотел его убить — это конь. Неудивительно, что он назначил Инцитата сенатором. Чего только не сделаешь ради хорошего друга.

КОНТУШЁВСКИЙ. Лучше бы он ввел туда осла. В сенате любой страны мира заседают родственники именно этой ушастой скотины.

ФЛАВИЙ. Что это с погодой творится? Ну и ветер! И гром гремит. Начался дождь.

ПРОФЕССОР. Эй, Хасан!

ХАСАН. Слушаю.

ПРОФЕССОР. Готов?

ХАСАН. Уже?

ПРОФЕССОР. Да!

ХАСАН. Готов.

ПРОФЕССОР. Сейчас.

ХАСАН. Прощай.

ПРОФЕССОР. До встречи.

ХАСАН. Я не желаю с тобой больше встречаться.

ПРОФЕССОР. Это не в твоих силах.

Мощный раскат грома

ФЛАВИЙ. Ух!

КОНТУШЁВСКИЙ. Ай!

ХАСАН. Хря-я-я!

ЖОРА. Я видел молнию! Что там у вас происходит?

ЛЕНЬКА. Я тоже видел. Она ударила в место, где растут дубы.

КОНТУШЁВСКИЙ. Ох! Больно-то как!

ФЛАВИЙ. И у меня корни болят.

КАЛИГУЛА. А у меня ничего не болит. Даже приятно.

КОНТУШЁВСКИЙ. Эй, Хасан, ты как? Не отвечает.

ФЛАВИЙ. У него ствол обуглился, и осыпалась листва. Похоже — он мертв.

ЖОРА. Да что там у вас случилось?

ФЛАВИЙ. Огромная молния ударила в дуб Хасана. Он только крякнуть успел.

КОНТУШЁВСКИЙ. Это несправедливо! Я тоже хочу быть ударенным!

ЖОРА. Ты и так уже ударенный. Только не молнией… Эй, Профессор!

ПРОФЕССОР. Да.

ЖОРА. Не пора ли объясниться?

ПРОФЕССОР. По какому поводу?

ЖОРА. Мы все слышали твой последний разговор с Хасаном.

ПРОФЕССОР. Нет, не пора.

ЖОРА. Почему?

ПРОФЕССОР. По кочану.

ЛЕНЬКА. Жора, отстань от Профессора. Мне кажется, что в этом чертовом лесу все зависит именно от него. Такое ощущение, что он здесь полный хозяин. А требовать у хозяина отчета в действиях — глупое и бесполезное дело.

ПРОФЕССОР. Молодец, Леня.

КОНТУШЁВСКИЙ. Кто хозяин? Этот мерзавец? Так это по его воле я прозябаю здесь более двухсот лет?! А ну-ка, быстро объяснись! Отключился, пес паршивый!

ФЛАВИЙ. Пан Контушёвский! Если это так и есть на самом деле, а, скорее всего — да, то я бы на твоем месте попридержал мысли. А то действительно останешься в роли навеса над рестораном.

КОНТУШЁВСКИЙ. Чушь! Не может этот негодяй быть таким всесильным.

ФЛАВИЙ. Но в прошлый раз его прогнозы сбылись полностью.

КОНТУШЁВСКИЙ. Все это — совпадение. Я не желаю зависеть от какого-то ублюдка.

ЖОРА. А почему он ублюдок?

КОНТУШЁВСКИЙ. Я откуда знаю? Так, к мысли пришлось…

Продолжительное мыслемолчание

На следующий день

ФЛАВИЙ. Ничего себе, толпа собралась.

КОНТУШЁВСКИЙ. Разглядывают обугленный дуб.

ФЛАВИЙ. Говорят, что его нужно спилить, пока не завалился.

КОНТУШЁВСКИЙ. Понятное дело.

КАЛИГУЛА. Ай! Ой! Ай-яй!

КОНТУШЁВСКИЙ. Чего ты орешь?

КАЛИГУЛА. Больно! Ай, опять больно!

ФЛАВИЙ. Где?

КАЛИГУЛА. Сзади! Ох!

КОНТУШЁВСКИЙ. Ха-ха-ха!

КАЛИГУЛА. Ай!

ФЛАВИЙ. Что смешного?

КОНТУШЁВСКИЙ. Так вот куда тебя пристроили! Надо же? Ха-ха-ха! Даже если это сделал Профессор, снимаю перед ним шляпу! Ха-ха-ха!

ФЛАВИЙ. Пан Контушёвский, что случилось?

КОНТУШЁВСКИЙ. Группа, состоящая из малолетнего быдла, бросает ножи в заднюю фанерную стенку игрушечной мельницы. Они втыкаются с громким стуком! Ха-ха-ха!