Всеволод Буйтуров - Золотой Разброс 2. Путь к себе

— До свиданья, уважаемая публика! Ты, артист, отыграешь, что положено, да смотри — без халтуры. И ко мне в кабинет! Ты, директорша, кресло, будь добра, распорядись обратно в кабинет доставить. Не на полу ведь лёжа мне с людьми совещание проводить и мороженое есть!

Военный совет и марш-бросок

— Добрый вечер, Аида, добрый вечер Писец. Здорово и тебе, Архипка.

— Добрый вечер, Уважаемая Сука! Кажется, совсем недавно мы расстались. — Ответил на приветствие за всех вновь прибывших Писатель.

— Конечно недавно. Когда ты с Архипкой дочурке своей бирюльку в подарок привозил.

— Да уж, учудили! Я, было, рассердиться собралась, да потом решила — ну не полный же идиот, мой папаша, хоть и книги одну за другой стряпает, — чтобы мне модель усовершенствованного комсомольского значка, да ещё с надписью, которую любая артистка за издевательство принять должна, через полстраны в презент доставлять. — Певица заняла своё место за столом заседаний.

— Спасибо и на том, доченька, что родного отца идиотом не определила.

— Ладно! Хватит вола тянуть! — Собаке явно нравилась роль председателя. — Заказы сделали? А то у них там буфетные скоро разбегутся. Звони в кафе, Аидка, про моё мороженое напомни, чтобы в миске. Ты, папаша, с Архипкой чешите в Аидкино-Невскую гримёрку и тащите сюда этот, как его твоя дочь называет, комсомольский значок. Нужен будет сегодня. Корнет прибыл?

— Прибыл, матушка, Давно уж поджидаю.

— Скорый какой! Неужто твоя Золотая Тропа быстрее нашей?

— А вот сегодня и проверим. Где артист?

— С публикой расстаться не может. Сейчас допоёт и прямо к нам.

— Да вот я уже! — в кабинет бодрой походкой вошел Счастливый Фируз с дочерью и сыном. Казалось, они и не расставались на века. Так велико было взаимное счастье встречи, что ни отец, ни дети не желали ничего расспрашивать. Счастье им приносил уже сам факт воссоединения. О прошлом, настоящем и будущем думать вовсе не хотелось. Важен был лишь каждый миг нахождения вместе.

Вернулись Писатель с дочерью и Архипкой. Расторопные официанты умело сервировали директорский стол, чем-то средним между ранним завтраком и поздним десертом. Когда обслуживающий персонал покинул помещение, слово взяла Сука-председатель:

— Для начала, Фируз Счастливый, расскажи нам, как прошла часть концерта, на которой мы не присутствовали. Вижу по глазёнкам, что не терпится похвастаться очередным успехом!

— Никогда хвастливостью не отличался. Хороший был концерт. Даже «кулайцы» оказались нормальными ребятами и неплохими музыкантами. Только инструменты у них не очень подходят для их музыки. Просили подсказать адресок мастера, который может хур приличный изготовить. Хотят его каким-то образом под народный «кулайский» инструмент приспособить. Да и ладно, пусть попробуют. Что-то они чувствуют про свои древние корни, а информации не хватает. Вот и фантазируют, ищут подход к своему древнему этносу: поют неплохо, но на тарабарском языке. Сами по ходу песни замысловатые слова придумывают. В целом, вместе с музыкой звучит сносно. Договорились, что если в ближайший год я не оставлю сцену, дадим совместное выступление в Улан-Удэ. Но давайте о деле.

— Да, просим начинать информативную часть совещания! — подал голос вернувшийся из похода за «сувениром» Писатель с дочерью и Архипкой.

— Сию секундочку. Смирно все! Главнокомандующий явился! Сядь в уголок и помалкивай! — Охладила пыл Писателя Сука. — Информация такова: Праздник Лесной Благодати продлится ровно столько, сколько потребуется, чтобы мы успели завершить все свои дела. А дел за прошедшие годы накопилось превеликое множество.

— Как это, сколько потребуется? — спросил Гильфан.

— Невидимые Родители всегда своё слово держат. Надо будет, хоть на целый год относительно общего времени наш день растянут, а потом к общему измерению вернут, — авторитетно заверила Сука. — Вам, Фируз и ребятишки, сюрприз: Лилия сейчас в Чумске. Совсем рядом: километра полтора от зала, где мы находимся, и лет на сто позади. Лимузин забронирован директором филармонии ещё на сутки. Посещаем Чумскую резиденцию Ложи, где находится не одна, а сразу три Лилии: наша дорогая и разлюбезная Лилия Эльрудовна, Мадемуазель Лилиан из Верхнеудинска, прибывшая по собственной инициативе вслед за Их Сиятельством графом Брюхановым-Забайкальским. Третья персона – Мадемуазель Лили из Парижа.

Лилька и Лилиан — подруги не разлей вода. В каких отношениях с ними явившаяся последней парижская мадемуазель пока не знаю — с вами тут возилась.

Весь цвет Чумского отделения Ложи, занимавшийся решением золотого и нефтяного вопросов находится под арестом в здании резиденции Братства. Под усиленной охраной из банды краснокафтанных разбойников, полностью перешедших под командование Лилий.

‑—Как это возможно. Немедленно туда! Воистину я сегодня Фируз Счастливый: головы всем разбойникам без разбору снесу! — Фируз вскочил с места и ринулся к выходу.

Дорогу ему преградил высохший, как мумия, старикашка в странных золотых очках:

— Честь имею представиться: корнет Оболенский, он же полковой священник протоиерей Евлампий в армии адмирала Колчака.

— Фируз — исполнитель народной музыки. Он же сын Великого Хана Племени Детей Невидимых Родителей, муж одной из Лилий и счастливый отец вот этих молодых людей!

— Польщён знакомством, Принц Фируз!

— Взаимно, только, хотел бы поинтересоваться: какие у нас с Вами, корнет, могут быть общие дела, и кто пригласил Вас в сегодняшнее наше собрание?

— Кто надо, тот и пригласил! — почти пролаяла Сука. — По существу попрошу задавать вопросы!

— Уж больно ты, Матушка Сука, сурова. Господин певец ведь один не в курсе последних событий: прискакала к самому началу концерта и ничего Принцу не рассказала.

— Я же тебе старый хрыч сейчас…

— Сосед-электрик у меня в Костроме в соседнем доме проживал, — встрял в разговор Архипка, —  так он говорил про людей, которые одно и то же талдычут — короткое замыкание у них в башке. Вот и у тебя, Матушка, одно на уме: Чуть что, сразу одной карой всем грозишь! Это точно от брюхатости. А ощенишься, с тобой совсем сладу не будет. Моя, вон, домашняя сучёнка Фишка, как щенки появляются, люто кобелей ненавидеть начинает. Вплоть до следующей течки. Как же нам с тобой пособляться-то, коли так лютовать будешь?

— Ладно, Архипка, не сердись. Это я так, для пущей важности. Да у тебя от старости, и так уже все отсохло, чего тебе бояться? Гав-гав-гав! — Перевожу: Ха-ха-ха! А господин корнет сейчас обо всём доложит, и будет полная ясность.