Татьяна Тихонова - Заонежье, или Жизнь по ту сторону...

Айин ушла последней… Эльфийка долго стояла, отвернувшись, у окна и молчала. Свей никогда не слышал ее мысли так близко… Она, казалось, пыталась заполнить всего его… Не приближаясь ни на шаг, Айин обняла его… Ее русалочьи глаза были везде… Словно пытаясь отвести наваждение, Свей мотнул упрямо головой… Не помогало… Эльфийка не отпускала его… она заглядывала в его глаза и то ли шептала о чем-то, то ли звала к себе… Свей видел, как руки девушки тянутся к нему, а он не находил в себе ни капли тепла, чтобы ответить ей… Холод его обжигал ее, она вздрагивала и… отступала… и все повторялось вновь…

Князь очнулся от наваждения, когда эльфийки уже не было в зале. Тяжело уронив голову на руки, Свей забылся неглубоким сном. Обрывки тягостных видений заслоняла солнечная Марвия, а то опять мелькали оскаленные морды орков, меч сверкал в лучах заходящего солнца… и молодая ведьмочка кружила над ним на метле, ее длинные нечесаные пряди волос, спадающие на смеющиеся глаза, скрывали от него ее лицо… которое ему почему-то очень нужно было увидеть… Это казалось ему очень важным… А ведьмочка то удалялась, то вновь приближалась очень близко… И смеялась… Знакомые веснушки виделись ему… и руки их встречались, сплетаясь вдруг…

Проснувшись как от внезапного толчка, Свей вскочил. Утро солнечное, какое бывает зимой в очень морозные дни, заглядывало в выщербленные стрелами витражи. Дундарий расхаживал по комнате, раскладывая оружие, брошенное молодым князем на пол. Недовольно бурча себе под нос, он приподнимался на цыпочки, и складывал поднятое на стол.

— Доброе утро, Дундарий, — проговорил Свей, опять улегшись на согнутую в локте руку, удивляясь как размеренные движения домового вносят спокойствие в его мысли.

Домовой быстро обернувшись, улыбнулся в седую бороду.

— Утро доброе, утро светлое, Свеюшко… — но тут же скороговоркой затрещал, — и светлое и радостное… Люд-то со всей округи к городу потянулся, кто в лесах по заимкам сидел, нынче к тебе пристать хочет… Чтобы, значить, за землю нашу постоять… Слухи ходют, что орки-то недалече опять собираются… Драконы от Медвежьего перевала ушли, и опять нечистые потекли в наши края…

Свей поднялся и сел, привалившись к теплой стене, — там за стенкой была большая печь. "Да… никто, конечно, и не верил, что так быстро все закончится…", — думал он.

— Это хорошо, что люди собираются… — негромко проговорил он. — Хватит нам порознь воевать… Сейчас самое время объединиться. А что, Дундарий, собирай нам поесть…

Сбросив теплую из козьего пуха поддевку, Свей быстро прошел к рукомойнику, где уже висело большое льняное полотенце, вышитое красной затейливой вязью из цветов и трав летних. Шумно брызгаясь и фыркая, парень умылся и, надев впервые за много дней чистую из неотбеленного льна тунику с распахнутым на груди воротом, быстро вышел из залы.

Поднявшись по узким лесенкам на второй этаж, где у деда всегда размещались гости, Свей мгновение помедлил, но услышав голоса в приоткрытую дверь, уже не сомневаясь, вошел.

— Здравствуйте… — улыбнувшись, проговорил он.

Комната, где разместились Ольсинор и Рангольф, была небольшая, но очень светлая. Из единственного окна, стекленного прозрачным эльфовским стеклом, открывался вид на сверкающие снега на Онеже. Ольсинор стоял спиной к окну, и его доброжелательное лицо осветилось улыбкой.

— Здравствуй и ты, князь…

Рангольф приветливо кивнул головой. Он сидел в широком кресле, положив руки на стол. Длинные лавки, забросанные коврами и шкурами, стояли вдоль стен. Домотканые полосатые коврики и лохматые медвежьи шкуры были брошены заботливо на пол. Две большие печи исправно отапливали дом, но пол зимой всегда холоден…

Айин не было. Она была в соседней комнате, но не хотелось бы Свею, чтобы она сейчас вошла…

— Пришел я поговорить с вами, — начал Свей, задумчиво подбирая слова, — о том, как победить врага нашего общего… Ведь победа у Древляны, это еще только первый шаг к победе над темной ратью Изъевия… Новые его силы копятся у Медвежьего перевала. Хочу просить эльфов о помощи…

Рангольф посмотрел на Ольсинора.

— Об этом я тебе и говорил, Ольсинор… Но это в случае, если Изъевий не бросит все силы в одном направлении, — проговорил он, словно возобновляя прерванный приходом Свея разговор.

Ольсинор вздохнул. Его прищуренные глаза смотрели куда-то поверх голов лесовича и старого друга. Он словно хотел увидеть, что ждало их всех впереди…

— Ты, Свей, еще не все знаешь… Вчера Изъевий окружил главный наш город Гардоал… Когда звонит колокол на главной площади Гардоала, каждый эльф, где бы он ни был, слышит его тревожный или радостный звон, и знает, что пришла беда или радость… — Ольсинор говорил тихо. — Боюсь, что теперь нам придется просить тебя о помощи, князь. Через несколько часов вернется магнод, и тогда мы будем знать все в точности, пока же…

Ольсинор замолчал. Свей прошелся по комнате и остановился напротив эльфов. Эта новость не сказать, чтобы очень удивила его. Напротив, этого нужно было ожидать, и он говорил Рангольфу об этом. Взглянув на эльфа, молодой князь, увидел, что тот с тревогой наблюдает за ним.

— Откуда может получать помощь Изъевий? — не отводя от Рангольфа взгляд, спросил вдруг молодой князь. — Кто стоит за его спиной?

Рангольф посмотрел на Ольсинора. Тот молчал.

— Вы ведь знаете… — Свей переводил взгляд настороженных темных глаз с одного эльфа на другого.

Ольсинор неохотно проговорил:

— Плавающий замок… Откуда же еще?! — разведя руки, он посмотрел на Свея. — Наш Ильсинор был большой чудак. Очень добрый чудак… — вздохнув, добавил Ольсинор, — так вот его главным правилом было — не убей… Давно это было… Он, тогда еще очень молодой, странствуя по свету, собирал разные диковины, волшебные вещицы, которые всегда были его слабостью. Так вот в одном из ущелий он нашел амфору, заросшую уже окаменевшей грязью. Буквы на амфоре той начертаны были какие-то, он возьми да и потри надпись… Не успел он прочесть: "Не ты запечатал — не тебе открывать"…

Эльф, продолжая говорить, озабоченно посматривал в окно. Его розовое, вытянутое кверху ухо просвечивало на солнце. Но вот он снова повернулся — магнода все не было…

— Как рассказывал сам Ильсинор, в амфоре запричитал, запросился на белый свет кто-то… Вроде и язык казался незнакомым, а Ильсинор понимал его странным образом… Да что там говорить, теперь-то понятно, что темное существо просилось на волю… Ильсинор же не хотел его отпускать, только растерялся на мгновение, а амфора запрыгала, забилась в руках, словно живая, и уронил он ее… В осколках старой керамики нашлась лишь высохшая куколка бабочки… И негромкий, счастливый смех, от которого однако зашевелились волосы на голове Ильсинора, покатился по горам. "Кто ты?", спросил его Ильсинор. Издалека, словно тот, кого он выпустил, удалялся, прозвучал ответ: "Я тот, кого ты никогда не выпустил бы, если бы знал меня… Я — Черный Махаон… Всего лишь, скажешь ты… Но запомни это имя, ты еще его услышишь…" Тут он увидел бабочку, которая сидела напротив него на шелковице. Бабочка была с человеческим лицом… И вдруг она разорвала грудь и достала сердце… и съела его… Да, съела собственное сердце… Тут бы Ильсинору и прихлопнуть кровожадное насекомое, но он так и не согласился со мной впоследствии, когда рассказывал мне эту историю, совсем еще мальчишке… Сказав, что ничто на этой Земле не исчезает и не появляется без причины, а у него причины уничтожать странную бабочку не было…