Татьяна Тихонова - Заонежье, или Жизнь по ту сторону...

Белые одежды двух эльфов мелькали тут и там… Лишь Айин осталась на драконе. Она, словно древняя воительница, спускала одну за другой смертоносные стрелы, без промаха разя врага.

Ольсинор улыбнулся, отыскав глазами Свея на мытаре. "Жаль — не дожил Светослав… Видел бы он внука…", — подумал старый эльф…

Видел бы он, как мытарь низко пикирует в самую воющую от злобы гущу орков, как мелькают два длиных меча Свея. В руках обоерукого воина славное оружие пело свою звонкую и радостную песню, захлебываясь силой боя, смелостью воина…

Все смешалось… Орки, эльфы, тролли, люди… Магнод и тот успевал разить темных в их мерзкие глазницы, ослепляя их и делая беспомощными… И дрогнул враг… Остановился… Закружился в страшном водовороте, топча и круша все вокруг… Рвали его со всех сторон цепкие смертоносные когти, жгло жуткое белое пламя, рубили беспощадно мечи…

Ольсинор, оставив малое число защитников на стенах, бросился к воротам. Кто на лошади, кто — пешим, все рвались за ним… Там решалась судьба Древляны, и не было больше сил отсиживаться за крепостными стенами. Кто знает, может именно сейчас решается судьба целого народа — лесовичей, а вместе с ними и судьба всего светлого в этом мире…

И не было пощады темной рати, не было ей пути к отступлению, всюду их ждала безжалостная смерть…

Уже солнце садилось в багровое облако на горизонте, когда все стихло на поле боя… Глаза искали врага и не находили… Над темнеющим лесом большими птицами кружили драконы… В дыму пожарищ виднелся город. И не было места на поле, где бы не было убитых и раненых… Перешагивая через трупы на длинных лапах, расхаживали по полю мытари, и Свей слышал их жуткую песню по погибшим товарищам…

2

Солнце садилось за верхушки сосен на противоположном берегу Онежи, заливая кровавым закатом город, предвещая трескучий мороз на завтра…

Неровные, изломанные линии крепостной стены красивой Древляны четко вырисовывались в прозрачном, холодном воздухе…

Свей соскользнул с мытаря в снег. Видя перед собой распахнутые ворота города, он остановился… Сорвав свою лисью шапку, Свей отчетливо проговорил:

— Я не успел… Простите меня, люди добрые… Прости, дед…

Вокруг кружили, приземлялись, бороздя поле возле Древляны мощными когтями, драконы, вспугивая мертвую тишину хлопаньем сильных крыльев… Иней покрыл длинные волосы Свея, он же не чуя холода, словно пытаясь увидеть, услышать все, что происходило здесь без него, молчал…

Мокша тронул молодого князя за плечо и кивнул, показывая на что-то впереди себя.

Маленький Дундарий, задрав непокрытую, седую голову кверху, смотрел на драконов и улыбался. По его щекам текли слезы.

— Дождались соколики… А как ждали, князь, как мы ждали тебя… — шептал он. — Вот только дед не увидел…

И плакал.

— А старый-то князь верил, что ты драконов приведешь, Свеюшко, — достав большой цветастый платок, домовой шумно высморкался.

Они пошли рядом. Высокий Свей и маленький толстый Дундарий, который все говорил, говорил… Свей молчал, слушал, и тяжелые дни осады города словно вживую вставали перед ним. Волею маленькой руки домового перед ним и шедшими вслед Мокшею, Схлопом, Рангольфом, Айин появлялись светлые призрачные тени тех, кто погиб…

Лишь раз прервал Свей Дундария, спросив коротко:

— Где драконов можно разместить, Дундарий, как думаешь? Не привыкшие они к холодам нашим…

— Не беспокойся, князь… — вздохнул домовой, — много люду сгибло… А дома-то пустые стоят. Вот и пущай, энти птички их занимают, какие поболе — так поискать придется. Но домов-то много пустых теперича…

— А ты, Дундарь, гляжу, все также трещишь, как сорока на колу… — голос Схлопа неожиданно раздался рядом.

Охочий до доброго разговора, Схлоп сильно скучал в походе, да и события не сильно располагали его к этому. Но услышав знакомый говорок друга, гном оживился… Да и не принято было у лесных жителей слезы лить да словеса грустные расточать… Зато все знали, что война лишь начата… Никто не думал, что враг успокоится после первого же поражения, он пойдет дальше. Поэтому радовались короткой минуте отдыха…

— А что, Схлоп, мне нежитю еще делать? Только и радости, что языком помолоть, да на вас на людишек подивиться. Больно чудно живете… Тьму от света пытаетесь отделить… — домовой рубанул рукой воздух, — от этого и гибнете!

Свей даже приостановился от таких слов. Они теперь стояли на месте рапахнутых городских ворот. Слева виднелся в сумерках курган, где покоились останки князя Игоря. Над городом уже вились редкие дымки, обозначая теплившуюся в нем жизнь.

— Что-то ты не то городишь, Дундарий! — сказал Свей, пожав недоуменно плечами и взмахнув рукой, в которой все также была его шапка.

Домовой нахохлился словно воробей. В лохматом тулупчике, он был похож на встрепанную птаху, поглядывающую на мир своими бусинами-глазами.

— А ты отдели день от ночи, князь… Что получится? Этак вы и до меня доберетесь… Я ж нежить! Бей меня! Ату!

— Чего несешь-то! — крикнул ему в ухо Схлоп. — Совсем офонарел, дед! Ты ж добрый, ты что — орков пожалел? Так они чего-то никого не пожалели…

Дундарий вдруг опять заплакал… Горько так, закрыв глаза руками, плечи его затряслись…

— Я ж Завеюшку убил… — прошептал он тихо, но все его услышали в наступившей тишине, — заклятием убил… Когда она князя — ножом-то… Стало быть, темный я…

Свей, присев на корточки, обнял старого домового.

— Темный-бы не горевал… Он бы забыл давно об этом… — проговорила Айин, сочувственно покачав головой.

Опершись о лук, она грустно смотрела на домового.

— Да ведь прогонишь ты меня, князь! Разве таких домовых в домах держут! — мотал головой Дундарий. — Не жить мне тогда, ох, не жить…

Свей рассмеялся тихо и вдруг сказал:

— А кто ж за моими детьми глядеть будет? Кто их научит комаров да мошек заговаривать, оладьи воровать с кухни, да так, чтоб никто видел? Я ж их никому больше не доверю, Дундарий… А Завея что ж — безумна была и безумие творила… Кто-то должен был ее остановить, наверное. Ты же город спас, Дундарий, враг вошел бы в город, и все было бы кончено в считанные часы.

Дундарь слушал его, не проронив и слова, словно вся судьба его сейчас решалась, словно он сам сейчас для себя решал, есть ли ему прощение… Эльфийка же слушала, обидчиво опустив голову. Слова Свея о детях почему-то больно отозвались в ней… Этот красивый смелый лесович больше не смотрел в ее сторону… А она все больше любила его… Но красива она была и холодна, ох, как холодна… А от Свея тепло шло щедрое, жаркое, оно всех манило к нему…